***
Легка была темнота, и в ней не было более крепкой боли, которую бедной девушке причинили, когда изнасиловали ее.
Вновь научиться дышать оказалось больно, воздух ледяными ножами резал легкие.
До сего она чувствовала себя блаженно, когда лишилась жизни и стала свободной от земных мучений, в данный момент они возобновились вновь. Остывшие кости начали сгорать под плотью, что постепенно обретала нормальную человеческую температуру. Запустившийся по венам кипяченый кровоток истязал шумом в ушах и вынуждал умирать вновь от дискомфорта образовавшихся мурашек после вечного онемения. Девушка возродилась, пришла в себя и открыла мутные глаза, оказавшись под кислородной маской, но они тут же захлопнулись бессильными веками…
***
Я стоял в госпитале, на этаже гинекологии и пальцами припустив горизонтальные тонкие секции жалюзи, в упор с ненавистью глядел на солнце, пока же меня не отвлекла постовая медсестра:
– Александр Геннадьевич?
Я обернулся.
– О боже, вы, что совсем перестали спать? Да у вас синяки под глазами! Нельзя же так убиваться. Вашей дочери стало кардинально лучше, она пришла в себя и даже переехала из реанимации.
– В какой палате моя Карина?
– Карина? – переспросила девушка в коротком белом халате. – Вашу дочь зовут же Инна…
– Да-да, – я врезал себе по лбу тыльной стороной ладони.
Вот я лох трусы в горох даже не удосужился заглянуть в бумаги, чтоб посмотреть имя!
– Вы, наверное, спутали со своей покойной женой? – с пониманием отнеслась девушка. – Ничего страшного вы просто совсем не отдыхали.
– Кать, в какой она палате?
Я получил ответ и помчался туда скорее, но тут же возвратился назад взбешенный:
– Какого черта она лежит в общей палате? – взревел я на весь коридор. – Я работаю в этом госпитале, а она моя дочь и обязана лежать с остальными?
– Александр Геннадьевич мы сейчас же все исправим… Но, по-моему, у нас все одиночные палаты…
– Да меня не волнует! – закричал я.
– Хорошо-хорошо, – засуетилась расстроенная от моего скандала медсестра.
И пока бегала исполнять мое веление, я вернулся к палате, наблюдая за Инной в окно в стене.
Все пациенты кроме нее вели себя достаточно оживленно, беседовали, либо были заняты чем-либо, но лишь она бедненькая еле живая лежала на боку под одеялом и, по моему мнению, не понимала что происходит. Правильно ведь ожила-то совсем недавно.
Но я смотрел на нее, и у меня в душе что-то возрождалось, при том приятно грело в области груди. Да будь у меня сердце, оно бы выпрыгнуло от вожделения! Я как будто пришел к тому к чему так давно жаждал… Правда не совсем пришел, но и это доставляло мне не малое удовольствие. Особенно когда она внезапно подняла на меня свои глаза, после чего я еще раз убедился в том, как она похожа на Карину своими внимательными, глубокими, восхитительными очами. Просто вылитая…
– Саня, – окликнул меня Леха.
Я обернулся и увидел, как ко мне спешит задумчивый санитар:
– Сань я тут доки нашел о смерти твоей дочери, будто она у нас в холодосе лежит и дожидается вскрытия… Сам ни че не понимаю, чертовщина какая-то!
