Все это, разумеется, вносило хаотическую путаницу. Не добавляло порядка и постоянное давление русских: когда отступаешь – первыми страдают организованность и упорядоченность. И в том числе – в делопроизводстве.
И потому издавались приказы и распоряжения, противоречившие не отмененным предыдущим и не совпадавшие с приказами и распоряжениями других ведомств. Все это наслаивалось и громоздилось, создавая массу крайне неприятных для немецкого характера нестыковок, помех и проблем. Для тыловиков, с одной стороны, это было как раз в плюс, потому как хорошо ловить рыбку в мутной воде, но с другой стороны – каждая колбаса имеет два конца, и старшина именно и получал теперь по лбу вторым концом.
Любимчик ротного постоянно выкапывал всякие старые приказы и уложения, о которых все и забыли давно, но силу эти приказы формально сохраняли – их по запарке не отменили. Потому последний финт чертового шваба был особенно издевательским: в пайке среди прочего танкисту полагалось 15 граммов кофе в зернах, а в одном из дивизионных приказов за 1937 год чертов проныра откопал пункт о снабжении военнослужащего индивидуальной кофемолкой. Теперь он методично и планомерно грыз загривок старшины, требуя выдать эти самые агрегаты. То, что кофе в зернах танкисты давненько не получали (тем более на фронте); то, что кофе на роту варился централизованно в ротной кухне; то, что по другим приказам кофе в зернах заменялся на эквивалентное количество молотого или другие эрзацы – эти и прочие логические возражения и увещевания разбивались о швабское упрямство, как изящный бокал венецианского стекла о кирпичную стену.
– Господинле оберфельдфебельле, а если ном на фронтеле выдодут кофеле в зернохле, а вошо кухняле отстонет, как тогда моимле экипожомле принимать пищуле и ворить кофеле? – довольно похоже на невыносимое швабское произношение с этим идиотским присобачиванием окончания «ле» во все места и заменой на «о» всех подряд букв, передразнил своего недруга старшина. Хотя и надо заметить, что даже в таком варианте получилось более по-человечески, чем выговаривал сам чертов ротный любимчик.
– Уши бухнуд, – покачал сочувственно головой танкист.
– Меня так просто тошнит. Кофе он собрался молоть на фронте, недоносок свиной! Ему там намелют, ублюдку подзаборному! Но ты же понимаешь, старина, что приказ-то есть! И я никак не могу найти – отменена норма или нет? Даже пообещал бутылку коньяка приятелю из батальонной канцелярии, но тот – тоже шваб, правда наполовину.
Выпили еще. Старшина ожесточенно почесался, выпустил злобную тираду. К постоянному присутствию вшей можно было и привыкнуть, хотя, конечно, их постоянные укусы и последующий зуд раздражали сильно.
– Чертова сволочь!
– Ды о шбабах? – поинтересовался Поппендик.
– Нет, о проклятых польских вшах. Как ни обрабатывай – мигом понацепляешь новых, они тут повсюду. И все эти патентованные порошки их не берут, все без толку. Единственный работающий по-настоящему способ – делать, как дядины племянники.
Танкист не без труда сообразил, что старшина имеет в виду не какую-то свою родню, а ребят, служащих в СС под командой дядюшки Гиммлера. (У всех в Рейхе были свои прозвища и, например, морячков звали сынками папы Деница, а всех, кто был в люфтваффе – птенчиками Геринга).
– Отличный способ! Дядины племянники травят этих вшей газом.
Поппендик возразил, что была его одежда пару раз на газификации, но вши к этому отнеслись философски и стоически.
