Я, то прихожу в сознание, то опять погружаюсь в забытье.
Прадеда своего Антона Евстратовича я живым не помню, разве что по фотографиям. Но говорят, он меня на руках успел потютюшкать. Долгожителем был. Я нынче, по приезду в деревню, хотел пойти к нему на могилку, найти её. Но новые несколько стеснённые обстоятельства изменило мой распорядок. И как бы ни навсегда…
…Ко мне кто-то подсел и стал рассказывать не то реальную историю, не то сказку. И как будто бы одиночество стало не таким утомительным.
– Когда-то ко мне, к твоему прадеду Антону Евстратовичу, тоже приезжал в гости внук, Антон-младший, твой дед… Что скрывать, я был счастлив.
Под вечер я выходил за ворота, садился на завалинку и, останавливая односельчан, говорил:
– Внук приехал, ты слышал?
Прохожие останавливались, спрашивали:
– Ну, как он?
– Учится, – отвечал я с гордостью. – Скоро диплом получит.
– О, начальником будет!
– А то, – гордо отвечал я, подкручивая кверху усы. – Ученье – свет, а не ученье – тьма.
Так проходили эти счастливые для меня дни.
– Вот как с твоим приездом теперь, – это уже относилось ко мне. И мне показалось, как мой собеседник подкручивает ус. – Только ты как-то неуклюже приезд свой начал. Но потерпи…
Так вот. Потом подошёл тот день, когда Антон окончил институт. Потом женился. Реже стал приезжать. А ещё через год-два стал руководителем какого-то сложного цеха. И я вовсе загордился – мой внук вышел в люди! Под понятием "люди" нам, деревенским, представлялось, что это те, кто ни сеют, ни пашут, но имеют большие привилегии и оклады. Живут в больших и красивых городах, в квартирах и обязательно с балкончиком. Им дают государственные машины, и они управляют такими, как мы, бестолочами. Но, к сожалению, отрываются от корней своих. А помнить всегда надо о своих чертогах, тогда не будете под их обломки попадать…
На свою жизнь я сильно не был в обиде. Наверное, смирился, хотя и довелось в ней хлебнуть всякого сполна; две войны прошёл, разруху, и даже под раскулачивание попадал, правда, без выселки. И то, что внук стал одним из тех, кого величают, мне льстило.
На внука я смотрел с восхищением и не только как на продолжение рода, но и души. Самому-то мне выучиться не было никакой возможности.
Вот так его дед Антон, то есть я, твой прапрадед тихо и радостно собирался коротать остаток своих дней.
Но однажды Антошка приехал чем-то подавленный, чего не могли скрыть ни широкая улыбка и ни шумные разговоры.
За чашкой самогона, – как любил шутить внук, – я пристал к нему.
– Глаза-то не отворачивай, говори, пошто такой смурной?
– Да с чего ты взял, дедунь? Всё нормально, – отшучивался он. – Тебе показалось.
– О, Господи Иисусе, мне показалось! Когда мне кажется, я знаю, што делать. Ещё с германской научился. Говори, не прячь глазёнки!
И Антон рассказал. Рассказал о том, что у него на производстве произошла авария, человеческих жертв нет, но нанесён большой материальный ущерб…
– Што теперя?..
– Да что? – хмурился Антон. – Если бы я не вылупался много, то, может быть, обошлось бы без кровопускания…
– Какого кровопускания? Ты разе лихоимец?
– Нет, дедунь. Время. В таких цехах, наверное, ещё деды твоих сверстников работали. Да кое-кто об этом забыл. Так что, этой аварии суждено было случиться. Но… по должности отвечать мне. Мне теперь отвечать за те чертоги.
"По должности… отвечать!" – передо мной словно ставни захлопнулись, перед глазами потемнело.
