Затянувшуюся паузу прервало неожиданно мощное сопение Минаева и краткое «ох» сдающего полномочия секретаря. Глубоко погрузившись в проработку параллельных аккордов – этих хитрых, по-импрессионистски пустых и одновременно весомых аккордов – Сергей забылся и воссопел неожиданно громко, со страстью, Люська же, красная как рак, воевала с младенцем. Сейчас пнёт ещё разок и хлынут воды при всём честном народе…
Из оставшихся кандидатур наибольшую симпатию вызывала Тамара Божко. Но вот фамилия… Секретарь Божко? Это надо было обсудить с первым.
– Ольга Глухих?
– Я беременна…
Врёт поди, но это к лучшему. Её видели в церкви.
– Наталья Ляхова?
– А я как все… А что? Запрещается?
Бабы, суки… В строй бы вас, рожей в траншею! Перевязкин не мог поверить, что в такой ситуации оказался именно он. Лучший инструктор! Опытнейший оратор, которого привыкли посылать на самые трудные участки, в горящие коллективы, зная, что в любой ситуации он сможет повести собрание за собой! Впервые он понял, что водят его. В буквальном смысле. За нос.
Долго бушевали страсти в маленьком коллективе учительской комсомольской организации. Давно истекли отведённые на собрание полчаса, и ещё полчаса, и ещё…
В результате долгих обсуждений, споров, сравнения сроков, семейных положений и моральных качеств, на ответственный пост секретаря комсомольской организации был выбран единственный её член, который никак не мог находиться в состоянии беременности. Сергей Минаев.
На рынке в Покрове.
Поздняя осень. Холодно. Сверху – мокро, снизу – грязно. Снежная пыль задувает в глаза. По базару тащится лысоватый мужичонка. Он ищет шампунь от перхоти, рекламу которого видел по телевизору.
Следом плетется бездомный пес – огромный, лохматый, со свисающей клочьями рыжей шерстью. Мужичонка плохо ориентируется в товаре и подходит к лотку, где торгуют товарами для собак. Оба – покупатель и пес – вопросительно смотрят на продавщицу.
– У вас есть шампунь от перхоти?
– Конечно, есть, – отвечает продавщица и с сочуствием смотрит на пса, который, воспользовавшись остановкой, остервенело чешет брюхо. – Есть, гражданин, но вам не только от перхоти нужно. Вы посмотрите: у вас и шерсть повылазила, и глазки слезятся, и блохи, смотрю, совсем замучали…
Для собраний педколлектива было отведено особое место в сетке расписаний: четверг, после обеда.
Этот же день был объявлен «рыбным» в системе городского общепита.
Совпадение этих фактов привело к тому, что у преподавателей, как у собак Павлова, с годами выработался условный рефлекс, и все судьбоносные решения, касающиеся жизни коллектива, вызывали у них привычную отрыжку и изжогу, столь естественную после употребления минтаевой ухи, жареного хека, котлет «Дружба», в которых хитроумные повара пытались подружить рыбу с мясом неизвестного происхождения, и селёдочного винегрета, запитого плодово-ягодным киселём.
Наташа любила собрания.
Она приходила пораньше, забивалась в уютный уголок у батареи и «отпускала себя на волю», стараясь ни о чём не думать и созерцать.
Актовый зал понемногу заполнялся.
Педагоги группами возникали в дверном проёме и растекались по рядам, как воды Сыр-Дарьи по арыкам.
Первые ряды принадлежали солидным, заслуженным педагогам. Они внимательно слушали ораторов, вносили дополнения и голосовали единогласно. За их широкими спинами прятались классные руководители. Стараясь не шуршать, они украдкой заполняли классные журналы, и, подсчитывая в уме процент успеваемости, смотрели в потолок, забывали аплодировать и голосовали невпопад. Самые тёплые места, – а им были последние ряды у батареи, – занимала молодёжь. Она нахально жевала жареные пирожки с хеком, воплощая в жизнь радостный призыв у раздачи – «быть здоровым, сильным, смелым хочет каждый человек, и ему поможет в этом рыба серебристый хек», – и провоцировала новый приступ изжоги у собравшихся.
