На глаз Анталья мало отличалась от Анапы, на слух разница не улавливалась вообще.
Со всех сторон звучала русская речь, что, по идее, должно было успокоить бабулю: она не любит выезжать за границу, потому что ностальгия ее накрывает раньше, чем отпускает джетлаг.
Рассаживаясь за столом, мы специально позаботились, чтобы нашей старушке открылся умиротворяющий вид на вереницу скульптурных матрешек в центре площади, но она все равно оставалась мрачна.
Наконец мамуля не выдержала и прямо спросила:
– В чем дело, мама? Что за вид – как на похоронах любимой бабушки?
Про бабушку она, конечно, зря сказала, это прозвучало бестактно. Я подпихнула неделикатную родительницу ногой под столом и слегка переформатировала вопрос:
– Ба, что случилось? Почему ты так печальна?
– Я бесконечно виновата, – пожевав губами, неохотно призналась бабуля.
– Бесконечно – это как долго, уточни срок? – резонно потребовала мамуля и призывно помахала юноше-официанту.
Среди ее персонажей полно реальных аксакалов – разных там пятисотлетних вампиров с большим списком преступлений без всякого срока давности.
Официант подскочил, уверенно опознал в аппетитной выпечке на картинке в меню, куда азартно потыкала мамуля, нечто с волшебным названием «Тавук Гогсу» и унесся, чтобы принести заказанное.
– Тавук Гогсу, вы уверены? – эрудированная зануда Трошкина испортила мамуле радость предвкушения. – Это же такая куриная грудка.
– Не может быть, написано, что это десерт! – не поверила мамуля.
– Да, но знаете, как его готовят? Сначала курицу варят и мелко режут на волокна, потом снова кипятят с водой, сахаром, молоком и рисом, а при подаче посыпают корицей.
– Какой ужас! – шокировалась мамуля.
Это оказалось очень кстати – сошло за правильную реакцию на первую фразу бабулиного трагического монолога:
– Целых пятьдесят лет я винила его напрасно!
– Кого? – спросила Трошкина.
Я сделала ей знак помолчать. Бабулю наконец прорвало, и ни помогать, ни мешать ей не следовало.
– Витю Капустина, – одними губами проартикулировала мамуля.
В турецких десертах она не разбирается, а вот в драматических сюжетах понимает побольше многих.
– Витю Капустина, – подтвердила бабуля и крепко взялась за две гульки из косичек, закрученных бараньими рожками за ушами.
Я напряглась, ожидая, что она выдернет из них шпильки и эффектно распустит волосы в знак глубокого раскаяния, но бабуля только помотала головой, придерживая ее за свои бараньи гульки, как кастрюлю за ручки.
– В половине случаев он был не виноват!
Тут уже я, взрощенная на эпосе о Витиных подвигах, живо заинтересовалась:
– То есть когда ты рассказывала, как твой Капустин забил замочную скважину в двери класса жеваной бумагой…
– Я ошибалась, это сделал не он, а Сережа Макаров.
– А доску салом кто намазал?
– Петя Соломин.
– А кто подложил тебе на стул колючую кожуру конского каштана?
– Это Витя, но не один, а с тем же Макаровым. И заспиртованную гадюку в банке из лаборантской они стащили вдвоем, а вот в мое пальто и песцовую шапку скелет в кабинете биологии нарядил вообще второгодник Гуськов из восьмого «А», мои пятиклашки при этом даже не присутствовали!
– Но дождевого червяка в твою пудреницу затолкал все же Витя, о, спасибо большое. – Мамуля приняла у официанта тарелку со своим десертом и отважно ковырнула его ложечкой.
Она у нас не робкого десятка – и червяка ковырнула бы.
– Хм… Вкус странный, но не настолько, как у Бориного экспериментального желе из мидий с зеленой алычой…
