– Я адвокат.
– Неожиданно, – Луи снова вынырнул из-за этюдника и, прищурив глаз, окинул меня внимательным взглядом. – Я склонялся к чему-то более воздушному. Мне показалось, вы должны работать где-то в сфере искусства.
– Адвокатура тоже своего рода искусство, – улыбнулась я. – Ораторское. Согласитесь, умение убедить судью в том, что виновный вовсе невиновен, вполне достойно называться искусством.
Луи рассмеялся:
– Я согласен. Но все равно как-то неожиданно. И много дел вы выиграли в своей практике?
– Мне легче сказать, сколько я проиграла.
– Даже так?
– Именно так.
Луи покачал головой, одобрительно прицокнул языком и снова погрузился в работу.
– Я рассказала вам о себе довольно много. Жду от вас такой же откровенности, – произнесла я, потому что молчать показалось странным.
– О, я… я художник.
– Я заметила. И где же вы учились?
– Немного поучился в Гранд-Шомьер, но почувствовал, что мне там чего-то недостаточно. Затем – Высшая школа изобразительных искусств. Много ездил, много смотрел, изучал что-то самостоятельно. Для художника очень важно научиться подмечать нюансы, видеть мелочи, то, что скрыто от взгляда обычного человека. И этому, конечно, не научат даже в лучшем учебном заведении.
Говоря это, Луи продолжал энергично работать кистью, нанося мазок за мазком. Мне нравилось наблюдать за ним, он вообще произвел какое-то позитивное впечатление, и от общения с ним у меня возникло чувство спокойствия и увлеченности. Мне на самом деле стало интересно посмотреть, как же видит меня посторонний человек, встреченный на улице случайно.
– Не волнуйтесь, Барбара, я уже заканчиваю.
– Я не волнуюсь. Вы ведь обещали уложиться в отведенное время, у меня нет причин сомневаться.
Луи отложил кисть за пять минут до обозначенного мной срока, еще раз осмотрел работу и удовлетворенно улыбнулся:
– Буду рад услышать ваше мнение.
Я поднялась со скамьи, чуть потянулась, чтобы размять затекшую от неподвижного сидения спину, и подошла к этюднику. С укрепленного на нем листа смотрела… я. Немного чужая, строгая и отстраненная, но все-таки я, Варвара Жигульская. Луи удалось уловить то внутреннее состояние, что сопровождало меня все время, которое я живу во Франции, – одиночество и отчужденность. Как ни странно, оно удивительно гармонировало с моим лицом.
– Что скажете, Барбара? – склонив голову на правое плечо, поинтересовался Луи, внимательно наблюдавший за тем, как я рассматриваю портрет.
– По-моему, вышло похоже.
– Я старался. Жаль будет расставаться с портретом, – сказал он, снимая лист с этюдника.
– А вы оставьте его себе, – предложила я, понимая, что подобного ответа он и ждет.
– О… вы очень великодушны, Барбара. Но мне неудобно – я отнял у вас время и ничего не дал взамен.
– Если вам так уж хочется расплатиться со мной за это, можете написать еще один портрет, – расщедрилась я, и Луи радостно ухватился за мое предложение:
– Я буду только рад. Когда же мы увидимся?
– Я пробуду в Париже до завтрашнего вечера, можем встретиться в обед, если вас это устроит.
– Устроит, если вы позволите до этого пригласить вас на чашку кофе.
– Хорошо. Тогда увидимся здесь в час. А теперь мне пора. Спасибо за интересную беседу, Луи.
– До завтра, Барбара. Буду ждать с нетерпением.
Луи шутливо раскланялся, и я, не став ждать, пока он соберет этюдник и краски, направилась в сторону отеля. Нужно было немного отдохнуть и привести себя в порядок перед концертом. Да и пообедать тоже бы не мешало.
