Я слегка покачнулась, начиная постепенно отходить от шока и осознавать ужас последних нескольких минут. Он все укоренялся, укоренялся, укоренялся. Мне хотелось поскорее вернуться домой.
Должно быть, Моисей чувствовал, что я медленно падаю в бездну, и, не произнося ни слова, ласково взял меня за руку, выражая свою поддержку. В этот момент я любила его больше, чем когда-либо. Куда сильнее, чем предполагали наши короткие встречи. Смутьян, правонарушитель, дитя ломки… И отныне – мой герой.
Моисей медленно повел меня к машине, позволив опереться на него. Дойдя до джипа, я тупо уставилась на него – до джипа, который я видела день ото дня с тех пор, как Моисей переехал в Леван шесть недель назад. Я завидовала его тачке – у меня-то был лишь старенький фермерский грузовик, который разгонялся максимум до сорока километров в час. Но сейчас я испытала не зависть, а только благодарность, причем настолько, что готова была упасть на колени и расцеловать машину. Моисей осторожно посадил меня на пассажирское место и пристегнул. Ремни напомнили мне сбрую, и я почувствовала себя в относительной безопасности, даже несмотря на тот смущающий факт, что у джипа не было ни крыши, ни дверей.
– Моисей, джипы, ремни безопасности, дом, Моисей, – перечислила я, даже не осознавая, что делаю это вслух и дважды назвала его имя. Сегодня он это заслужил.
– Что? – Моисей обеспокоенно приподнял мое лицо за подбородок.
– Да так, ничего. Старая привычка. Когда я… испытываю стресс, то перечисляю все, за что я благодарна жизни.
Он ничего не ответил, но продолжал смотреть на меня все то время, что садился в машину и заводил двигатель. Я чувствовала его взгляд, пока он ехал по гравию, пока объезжал загон и фургоны с лошадьми, пока пересекал парковку и выезжал на трассу.
В наши лица с ревом ударил ветер, спутывая мои волосы и вжимая в кресло, и мы помчали по дороге, оставляя позади фестиваль, мерцающее колесо обозрения и крики счастья, которые всю мою жизнь давали мне ложное чувство безопасности. Однажды эти звуки манили меня. А теперь я сомневалась, что когда-либо смогу к ним вернуться.
Я пришел на родео ради Джорджии. Не потому, что у меня было какое-то предчувствие, что я ей понадоблюсь, и даже не из надежды, что она захочет меня видеть. И определенно не потому, что я ожидал найти ее связанной, покрытой грязью и плачущей, поскольку кто-то пытался причинить ей вред или напугать. Или изнасиловать. Она настаивала, что это, вероятно, был чей-то розыгрыш. Интересно, что за друзья выкидывают подобные шутки? С другой стороны, мне-то откуда знать – у меня никогда не было друзей.
Днем бабушка подарила мне второй билет на фестиваль и поставила в известность, что Джорджия «участвует в состязаниях с бочками, и ты просто обязан это увидеть». Я тут же представил, как Джорджия балансирует на катящейся бочке и отчаянно перебирает ногами, чтобы не упасть и прийти к финишной черте раньше соперников.
Разумеется, прежде я никогда не бывал на родео и понятия не имел, как далеко могут зайти белые в своем безумстве. Учитывая, что меня бросила белая мать, подсевшая на наркотики, мне стоило догадаться.
Но, как ни странно, было весело. В фестивале чувствовалась какая-то целостность – куча семей, повсюду развеваются американские флажки, а от музыки и самому хочется нацепить ковбойскую шляпу, и неважно, как по-дурацки я в ней выгляжу. Я съел целых шесть бургеров – пища богов, ничего лучше я, наверное, и не пробовал. Бабушка вопила так, словно выиграла в лотерею, топала ногами и в принципе вела себя как восемнадцатилетняя, а не восьмидесятилетняя, и это зрелище принесло мне истинное удовольствие. Скачки, ловля на лассо, ковбои, которых мотало из стороны в сторону, как тряпичных кукол, на брыкающихся лошадях и разъяренных быках, и девушки, держащиеся верхом так, будто родились в седле. Собственно, я не сомневался, что в случае Джорджии именно так и произошло. Я частенько исподтишка наблюдал, как она катается.
