Пережив голодные годы и вырастив слабую здоровьем дочь, бабушка как-то особенно восторгалась сильными и здоровыми людьми.
Резак оказался дома и свободен, поэтому решили не откладывать. Он взял нож-тесак, заправил паяльную лампу, накинул зеленовато-рыжую ватную фуфайку на голое тело и поехал на своей бидарке вслед за бабушкиной.
Егорка увидел их в окошко и вышел встречать, грустный, но понимающий, что ничего не поделаешь.
– Только знаешь, – сказала бабушка резаку, – ты уж тут, пожалуйста, сам управляйся, а мы пойдем – я не могу на это смотреть.
– Ты, бабуля, иди, тебе на это смотреть и не надо, а мальца оставь. Он мне поможет.
– Да мал он еще!
– Ничего не мал. Сколько тебе? Семь скоро? Я в эти годы уже сам козла резал. Помню, лежит он, связанный, а я сел ему на шею верхом и никак глотку ножом не перепилю – силы в руках еще не хватало. Козел орет, снег вокруг меня красный уже метра на три. А куда деваться – мать сказала: режь, ты теперь в семье старший мужчина. Батька-то со старшим братом тогда на фронт ушли, а младший еще пешком под стол ходил.
– Да нет, ты, наверное, давай уж сам.
– Не переживай, бабуля, я все сам сделаю, пацан мне только связать его поможет. Кабан-то его знает, подпустит. А от меня шарахаться будет, еще вырвется – ты ж его там небось раскормила, я ж тебя, бабуля, знаю.
Резак повернулся к Егорке:
– Зовут как? Егор? Ну что, Егор, мужчиной будешь расти или мазунчиком?
– Мужчиной, – неуверенно ответил Егорка.
– Вот и молодец, пошли. А ты, бабка, иди, иди, нечего тебе тут делать.
По пути к загону резак спросил:
– Как кабана-то зовут?
– Васька.
– Ого! Тезка. Я тоже Василий.
– Дядя Резак, а вы ему будете горло резать?
– Да не, я его в сердце ударю.
– А ему очень больно будет?
– Нет, он даже испугаться не успеет.
– А вы и человека так же можете?
– Конечно, таким-то ножом – запросто! – похвастал резак и вдруг понял, что беседа повернула куда-то не туда. – Ладно, хватит глупые вопросы задавать. Вот тебе петля из вожжей, зайдешь и накинешь ему на заднюю ногу. Я здесь у двери подожду, вынесешь мне вот этот конец вожжей и выходи из сажка, я сам зайду и управлюсь. Все понял?
– Все.
– Давай.
Резак приоткрыл дверцу, и Егорка вошел в полутемный сажок.
Васька спал у дальней стенки, довольно похрюкивая – желуди небось снились.
Егорка остановился, привыкая к темноте, и оглянулся. Резак встал в дверном проеме, полностью загородив его:
– Ну, давай, чего ты?
Васька, услышав чужой голос, всполошился. Он попытался вскочить, но слабые ноги скользили и дрожали, не в силах поднять огромное колышущееся тело. Тем не менее он встал, и вид у него был настороженный, как будто он все понимал.
– Это я, Васька, не бойся, – Егорка чувствовал себя предателем.
Кабан повернулся к нему мордой, опустил ее и недоверчиво смотрел исподлобья.
Егорка расправил в руках петлю и стал тихонько обходить кабана, чтобы как-то подсунуть ее под заднюю ногу, приговаривая:
– Ну, что ты, дурачок, испугался, все хорошо, все хорошо…
И тут Васька выкинул фортель. Со страшным визгом он сорвался с места, тесанув Егорку шершавым боком, и полуторацентнерной торпедой ударил резака в пах, опрокинув его в навозную жижу.
– Держи… твою мать! – заорал резак, хотя понимал, что удержать такую тушу уже не сможет никто.
Так и ушел бы Васька в лес, да подвела его передняя нога, попавшая в щель между потертыми досками у самого порога. С хрустом сломалась кость, и Васька с размаху стукнулся челюстью о порог, продолжая оглушительно визжать без возможности двинуться дальше.
