Поэт тут же поддержал его:
– Когда Анахарсис из царевича превратится в царя, а из строптивого молодого мужа преобразится в мудреца – непременно там побываем. Посейдон нам в помощь…
– Клянусь Папаем, а также Зевсом, принадлежать к царскому роду вовсе не значит быть царём, так же, как и сидеть рядом с мудрецами – не значит стать мудрым, – перебил Феспида Анахарсис. – Ещё опасней стремиться сразу к двум родам – царей и мудрецов. Может случиться так, что не станешь ни тем, ни другим. Думаю так и будет. Но если бы было возможно, то я б с радостью поменял все царства на одно – царство истины и мудрости, чтобы хоть немного в нём пожить, поблаженствовать.
Но Феспид, будто не слыша суждений царевича спокойно продолжил:
– И Солона с собой в Скифию возьмём, и Аристодора, и внука Солона – Тимолая. Малыш, к твоему сведению, уже знает скифский язык и постоянно из себя изображает скифа. Этому его научил Сах. Солон, как видишь, целиком попал в скифское окружение. Чем это закончится, даже предположить не могу. Того и смотри ещё нашего законодателя сделают скифом. Такой законодатель, как наш, скифам весьма понадобился бы.
– Ничего-ничего, окружение хоть и скифское, но добротное, надёжное. Иногда надёжней эллинского, – добродушно отреагировал Солон. – Скифам я доверяю во всём. Доверяю им нисколько не меньше, нежели порядочным афинянам. По большому счёту, для меня важно не какого рода-племени человек, а каков он по своим нравственным и деловым качествам. Можно ли с ним иметь дело. Со скифами, смею всех заверить, дела иметь позволительно. Им можно довериться в самых ответственных делах. И они не случайно охраняют наш государственный порядок и даже нас самих от всякого рода посягательств наших же сограждан. Скифы – незаменимые афинские стражи. Замечу – стражи законности, мудрости и добродетели.
Анахарсис после этих слов ещё больше проникся к афинскому мудрецу тёплыми чувствами и ощутил себя в более надёжном окружении, нежели дома – в Скифии. Действительно, дом – это не стены, а люди, а хороший дом – хорошие люди. Царевич знал Солона всего два дня, но ему уже казалось, что знакомство с ним длится целую вечность. «Как же мне повезло, – подумал он. – Благодарю вас за это эллинские и скифские боги!»
Вместе с тем, и Солон считал прибытие Анахарсиса в Афины очень большой удачей для себя. Одарённый любострастный скиф разбудил в афинянине дремавшие мощные творческие силы. Ведь на каждый сложный вопрос царевича следовало искать утончённый, а самое главное – убедительный ответ. Анахарсис постоянно докапывался до оснований, что побуждало и афинского мудреца делать то же самое в поисках ответов. Скиф никогда не останавливался на полпути. Он твёрдо и, главное, кратчайшим путём стремился к цели.
Однажды Солон пригласил Анахарсиса посмотреть на работу Экклесии. Собрание проходило очень бурно. После выступления законодателя в обсуждении вопроса о ходе строительства дороги и некоторых зданий выступили представители всех фил. Их речи скорее были эмоциональными, безудержными, нежели деловыми. Раздавалась критика, имелось бурное недовольство, даже некоторая распущенность. Предлагались различные решения, причём не по делу. Бедный Анахарсис смотрел на всё это и не знал, как быть. После собрания он возмущенно сказал афинскому законодателю:
– У вас – афинян, говорят мудрецы, а решают дела невежи. Они же действуют не по разуму, а по настроению.
