Алика она бросила спустя полгода – надумала выходить замуж. По большой любви.
– Это чушь, – сказал Алик и оказался прав.
Настя самоотверженно полюбила грузина со сценарного факультета. Он был худой, с глазами, как у Марчелло Мастроянни, сын знаменитого тбилисского режиссера.
Она пропала, едва тот до нее дотронулся, а дотронулся он случайно – стоял в очереди в кафе и нечаянно задел рукой. У Насти закружилась голова.
Свадьба была упоительная – двести гостей, весь Тбилиси, гуляли три дня, а Настя и Леван выплясывали лезгинку – как и положено.
Ей казалось, он – любовь всей ее жизни. Гений. Лучший любовник. Он тоже во все это верил, читал стихи, говорил, что напишет ей роль, устраивал жуткие сцены ревности, с кем-то дрался из-за нее – и Настя не понимала, что они были заурядной парой, которую не связывает ничего, кроме секса. Секса, которого в этом возрасте никогда не бывает много, секса, из-за которого влюбляешься так, что просыпаешься с пятью детьми в деревне Пердищево и удивляешься: «Это что, моя жизнь?» Бог миловал, детей Настя с Леваном не завела, но секса поначалу было так много, что Настя ходила, пошатываясь, с безумными глазами и хохотала без причины.
Они жили два года. Сначала Настя догадалась, что Леван – морфинист. Потом выяснилось, что ни черта он не гений. Его выгнали из института. Денег не было. А как только Настя его разлюбила, оказалось, что любовник он просто ужасный. Наверное, она так пылала первое время, что он мог вообще ничего не делать – просто лежать рядом, а Настя бы считала его идеалом плотской любви.
Настя где-то встретила Алика и осталась у него просто от отчаяния – у нее не было денег на обратную дорогу. Но так как с Леваном – плохим любовником из-за его пристрастия к морфию секса скоро не стало вовсе, Настя после института бежала к Алику, который, выяснив ее положение, потихоньку давал ей деньги. С мужем Настя разводилась, поселившись у Алика, хоть тот и был против, но свою квартиру она сдавала, так что податься было некуда.
С Аликом она тогда прожила год.
Потом он ее выгнал, и они встречались от случая к случаю. За все это время она так и не поняла, чем Алик занимается – то он торговал водкой, то сахаром, то какими-то пальто вместе с иконами и сомнительным Куинджи…
А потом Настя стала знаменитой.
Это был июль. Труппа уехала на гастроли, и спектакли давал второй состав. Прима второго состава сломала ногу, поэтому Федру исполняла Настя. Она даже не боялась – на второй состав никто не шел, все разъехались по дачам. Но театральный критик журнала «Афиша» был в Москве – жена его лежала на сохранении, отпуск накрылся, и критик вместе со знакомым молодым режиссером пришел в театр.
Не то чтобы именно в этот день Настя была прелесть как хороша. Просто критику надо было о чем-то писать. И он написал о «новой звезде». А молодой режиссер пригласил ее сняться в кино, которое показалось Насте полнейшим безумием, но имело успех даже в Каннах – на следующий год. Маленький такой успех, но все же.
Осенью ее вызвал главный режиссер театра.
– Наша новая звезда, – сказал он взволнованной Насте.
Она сделала большие глаза. Режиссер выдержал паузу.
– Насть, ну ты сама как себя оцениваешь? – поинтересовался он.
Настя поразмышляла.
– А вы что думаете? – спросила она.
– Ты, Настя, подаешь большие надежды, – сообщил режиссер. – Но пока ты – никто. Просто красивая девушка с потенциалом. Хочешь – иди в кино, заклейми себя позором. Поверь мне, делать не то чтобы хорошие, а просто фильмы, в которых не стыдно сниматься, у нас будут не скоро. Можешь засветиться, как юное дарование, выйти замуж за инвестора – ну, все, как полагается. Но я бы на твоем месте подумал о вкладе в будущее. Поработаешь в театре – и у тебя будет шанс стать большой актрисой.
