– Здравствуйте, Геннадий Афанасьевич, присаживайтесь, – сухо произнес министр, указывая на один из стульев за столом для посетителей, – Юлия Павловна, я подпишу сметы. Возьмете их у Лады и отправляйте в Министерство финансов, не задерживайте. Править больше ничего не будем. Все, у меня больше к вам вопросов нет. И скажите секретарю, чтобы не впускала никого. Я занят.
Женщины послушно удалились, и Аркадий Михайлович остался один на один с Реджаковским. Последний робко опустился на предложенный ранее стул.
– Мои соболезнования театру, Геннадий Афанасьевич! – начал министр, когда дверь за его подчиненными закрылась.
Брызгунов встал из-за стола и направился к окну. Строгий, с иголочки деловой костюм сидел на нем безупречно. Аркадий Михайлович поправил пиджак и встал у окна спиной к Реджаковскому.
– Неожиданно... и трагично!..
– Да, Аркадий Михайлович! Это все действительно ужасно! – машинально повторил Геннадий Афанасьевич.
На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина. Затем Аркадий Михайлович вполоборота развернулся к Реджаковскому и стал неспешно передвигаться по комнате вдоль стола, заложив за спину обе руки.
– Ужасно, Геннадий Афанасьевич. Вы правы... Но должен вам признаться, у меня давно появлялось желание обсудить с руководством театра, многие вещи! У министерства, поверьте, помимо вашего театра достаточно дел. Руки не доходили! Мы все думали, что то, что происходит в театре, – это временное явление, что администрация театра оценит отношение к себе министерства. Но теперь, когда события приобретают уголовный оттенок!..
Геннадий Афанасьевич с серьезным лицом внимательно наблюдал за движениями министра и мысленно благодарил себя за то, что успел-таки перед визитом к министру заглянуть в уборную. Живительные сто граммов уже оказывали свое расслабляющее действие.
– То, что произошло, – это не просто большая трагедия для театра! Это еще и удар по репутации министерства. А значит, и вся вверенная нам сфера находится под ударом! Я, Геннадий Афанасьевич, вынужден говорить об этих вещах в такой день! Начнем с того, что там у вас произошло сегодня ночью! Я вас слушаю!
Реджаковский нервно сглотнул.
– Сегодня ночью... Был убит Юрий Юрьевич. – Геннадий Афанасьевич замялся.
– Да-да, я вас слушаю, говорите. – Брызгунов продолжал медленно перемещаться вдоль стола.
– Утром мне позвонили из театра и сообщили, что Равец погиб. Обнаружил труп сторож. Убили его прямо в кабинете, но кто убил, почему, это все мне неизвестно... Я сам ничего не знаю...
– Ну, это, положим, и не наша забота. На то есть следственные органы, которые, я надеюсь, сделают правильные выводы... А вот что касается вашего выражения «я сам ничего не знаю...», Геннадий Афанасьевич! Руководителю учреждения, подобному вашему, следовало бы избавляться от таких несолидных формулировок! Вы должны... Нет, вы просто обязаны знать все, что происходит во вверенном вам учреждении... Вы – уважаемый человек. Актер с почти сорокалетним стажем... Человек, по определению, призванный замечать детали. Более пяти лет вы руководите творческой деятельностью театра и из них два года работали в связке с Юрием Юрьевичем! Вы прекрасно знаете ваш коллектив, отношения внутри коллектива... И сейчас вы говорите мне, что ничего не знаете. Во-первых, мне сложно в это поверить, Геннадий Афанасьевич. А во-вторых, вы просто обязаны знать. Что я должен подумать, скажите мне? Напрашиваются два варианта: либо вы по какой-то причине недоговариваете мне всей правды о том, что у вас там происходит в театре, либо действительно вы устали руководить. Тогда, может быть, мне подыскать вам замену?
