Во время полета на самолете до Гамбурга у них было мало возможностей обменяться впечатлениями или теориями; они постоянно находились под пристальным наблюдением двух невыразительных мужчин, которые сидели, не мигая, засунув руки в карманы своих штатских пиджаков.
Не лучше обстояло дело и после этого: в Гамбурге их сторожевые псы передали их другой паре, по всей видимости, из того же самого отряда. Один из первой пары лаконично сообщил: "Два американских шпиона. Будут освобождены в Нойберсдорфе по приказу гестаполяйтера Швинцога". И вот новые охранники уже провожали Мэннинга и Дугана на борт большой трансатлантической ракеты.
Именно с борта ракеты над Гамбургом они впервые по-настоящему увидели мегаполис XXI века. Только с высоты двадцати миль можно было оценить его – огромный город, в котором прямолинейные магистрали соединяли бесчисленные, похожие на деревни, центры, разбросанные среди мягкой зелени парков и лесных массивов, покрывавшие широкую равнину в устье Эльбы и простиравшиеся на восток, чтобы соединиться с Любеком у основания Датского полуострова. Пока они завороженно наблюдали за этим из иллюминаторов, сказочный город скрылся в тумане и вечерней тени, а ракета уверенно и почти беззвучно поднялась в тонкие слои стратосферы, и солнце взошло на западе раньше обычного.
Мэннинг стал исподтишка изучать немцев, заполнивших места в кабине. Большинство из них были гражданскими; у них были сдержанные озабоченные лица пассажиров пригородного поезда, и они не обращали внимания ни на чудеса своего века, ни на уникальность машины, которая так стремительно и уверенно несла их через океан. Они не походили на Herrenvolk14. То тут, то там виднелись цветные и латунные отблески мундиров, а вместе с ними – безвкусное высокомерие, подсознательное стремление доминировать и производить впечатление, направленное на серых гражданских лиц и более всего, как заметил Мэннинг, на полдюжины неприметных женщин в этом отсеке.
Неужели эти люди завоевали весь мир и вознесли себя на его вершину?
И если да, то что они сделали с остальным миром? Например, с Америкой – немецкой колонией, как отметил Швинцог… Побежденная, порабощенная…
Затем Мэннинг вспомнил, что своими глазами видел свидетельства того, что Америка все-таки не полностью побеждена, даже спустя сто лет; что кто-то, каким-то образом, все еще продолжает бороться. Сердце его радостно забилось.
Он впервые обратился к одному из охранников:
– Куда мы направляемся?
– Нойберсдорф, – отрывисто ответил тот. Он взглянул на часы и, не дожидаясь дальнейших объяснений, наклонился вперед и покрутил ручку под иллюминатором рядом с ними; отраженная в нем картина сместилась и повернулась прямо вперед, и они увидели береговую линию, которая появилась на западе и стремительно приближалась. Там был большой остров и залив, а в самой узкой точке последнего концентрировалась дымка города, почти такого же огромного, как Гамбург этого времени, но темного и сумбурного под полуденным солнцем, лишенного упорядоченной просторности немецкого морского порта.
– Эй! – воскликнул Дуган. – Это же Нью-Йорк!
Гестаповец посмотрел на него с молчаливым презрением.
– Так и есть… или было, – горестно добавил Мэннинг.
Когда ракета приблизилась, они увидели, что большая часть города лежит в руинах. В частности, в центре города виднелась неутешительная панорама разрушений, пустые окна в стенах, стоящих или упавших, и целые поля разбитых блоков и обломков, свидетельствующие о колоссальном разрушении и еще большем запустении. Что-то опрокинуло стоявшие здесь башни, и никто не пришел убрать их обломки.
