А сейчас… Сейчас картина мира, до сей поры такая знакомая и понятная, стремительно поворачивалась другой стороной. Кирилл лежал и думал.
* * *
Рэд появился в палатке уже почти засветло. К тому времени у Кирилла был готов вопрос, с которого собирался начать беседу. Аккуратно выведать, предпринимал ли Сергей Евгеньевич попытки спасти несчастных мальчишек. Непонятно, для чего, но почему-то очень хотелось убедиться, что предпринимал.
– Скажи, пожалуйста, а откуда в Киржаче лимоны?
Рэд не удивился ни вопросу, ни тому, что Кирилл не спит.
– Эти убогие в доме живут, где раньше префектура была, – вытаскивая из рюкзака спальник, пробурчал он.
Кирилл, покопавшись в памяти, вспомнил, что такое «префектура». И догадался, что пренебрежительное «убогие» – состоящее из одних лишь представителей мужского пола население Киржача.
– До того, как все случилось, там дерево росло, лимонное. Прямо в доме, в здоровом таком горшке. Для красоты. Потом они из косточек новые деревца вырастили. Большие уже, мне вот так. – Рэд показал по плечо. – Герман говорит, что ему точно не светит, а вот если кто из нас еще лет хотя бы десять протопчется – может, и новый урожай попробует.
– Герман сам еще не старый, – обескураженно пробормотал Кирилл. Вроде бы подготовился к разговору, но от такого цинизма слегка растерялся. – Ему жить да жить…
Рэдрик вместо ответа поглядел непонятным долгим взглядом, но ничего не сказал. Принялся раздеваться.
Снаружи почти рассвело, ткань палатки удерживала ультрафиолет, однако свет пропускала отлично. И Кирилл вдруг заметил на бурой спине Рэда, на его руках и плечах темно-коричневые пятна. При искусственном освещении они сливались с кожей, а сейчас отчетливо проступили.
– Что это?
– Где?
– Ну, вот… Разводы.
Рэд попытался рассмотреть спину, явно не понимая, о чем речь.
– Да где?
Кирилл неловко указал на голое плечо.
– Вот… И вот.
– А-а. Так это от солнца, они у всех такие. Ну, то есть, у нас – у всех. Кто больше по солнцу шарился – у тех больше, кто меньше – у тех поменьше.
– Я не замечал.
Рэд хмыкнул.
– А ты нас вообще замечал?
– Конечно! Вы же все у нас учились. И каждую неделю приходили, с продуктами.
– Мы-то приходили. Вот только тебя я ни разу не видал! Хотя, между прочим, целый год на вашу школу угробил. И потом, вы ж на свет не выползаете. А при лампочках ожоги плохо видны.
Ответить тут было нечего. До сих пор Кирилл действительно с адаптами не общался.
Никто им с Олегом и Дашей этого не запрещал, просто расписания занятий не совпадали. Когда у Кирилла с друзьями наступал перерыв, адапты занимались. И наоборот. В свободное время воспитанники Германа гуляли на стадионе, а троица из группы раннего развития «Солнышко» – около бывших испытательных стендов, с противоположной стороны, бункерный ремесленник Тимофей оборудовал там для них детскую площадку.
Адапты носились по стадиону в полной темноте, и разглядеть их сверстники не могли. Да и Любовь Леонидовна уверяла, что смотреть на действо, которое «эти бешеные сайгаки» именуют игрой, а уж тем более принимать в нем участие, цивилизованным людям ни к чему. На площадке «малышам» на время прогулок включали свет, но площадка была обнесена глухим забором с колючей проволокой – защитой от зверья, – поэтому увлеченные игрой адапты соседей не видели. И, как понял сейчас Кирилл, даже не догадывались об их существовании.
Продукты подопечные Германа привозили ближе к утру, когда бункерные «малыши» занимались в лаборатории или смотрели учебные фильмы. И то и другое было значительно интереснее, чем мелькающие в коридоре фигуры, кажущиеся одинаковыми в своих камуфляжных костюмах, молчаливо таскающие мешки и ящики. Да и находиться в это время суток вблизи открытого люка для обитателей Бункера было небезопасно. Те, кто жил под землей, действительно никогда не «выползали на свет». За них это делали адапты. И расплачивались за приспособленность к новому миру собственной шкурой – в самом что ни на есть прямом смысле.
