– Кто меня раздел и где моя одежда?
– Ваша одежда висит в шкафу, в целости и сохранности, – успокоил меня мужик. – А раздевались вы сами, предварительно заехав мне по уху сумочкой. Вы сначала ногой пытались меня пнуть, но после двух-трех падений до вас дошло, что сумочкой удобнее.
Такое объяснение меня вполне удовлетворило, и я, выпроводив из комнаты мужика, могла, наконец, предаться размышлениям.
Итак, я напилась и натворила глупостей. Звучало это, в общем-то, вполне правдоподобно. Алкоголь действовал на меня всякий раз по-разному, и я давно уже ничему не удивлялась. Но такое со мной случилось впервые. Даже в далекой и бесшабашной молодости такого не бывало.
Я вновь и вновь прокручивала в голове то, о чем поведал безымянный мужик. Что-то смущало меня в его рассказе, но я не могла уловить, что именно. Если бы в тот момент мой мозг был способен на трезвые размышления, дальнейших событий могло и не произойти. Я бы вернулась домой и до конца дней своих испытывала угрызения совести. Но в голове стояла сплошная мешанина из мыслей разумных и несуразных. Ниточка, которая могла связать их в единое целое, отсутствовала, а думала я лишь о том, как взгляну в глаза хозяину дома после того, как меня доставили сюда в непотребном виде. И мой муженек тоже хорош! Ведь как волновался, переживал, что я откажусь. Невестку хотел к постели больной матери подвести, чтобы жизнь ей хоть на пару дней продлить. А кого привез вместо обещанной красы? Пьяную бабу в бессознательном состоянии. Да тут и у здоровой свекрови приступ может случиться!
Морща лоб от боли и мучительных раздумий, я валялась в кровати, уставившись невидящим взглядом в потолок. Паутина воспоминаний и догадок все больше запутывалась. Допустим, у меня хватило ума, чтобы явиться в ресторанную кухню. Но для этого не обязательно надо было напиваться. Обладая неугомонным характером и обостренным чувством справедливости, я могла проделать это и без алкоголя. Не люблю, когда меня обманывают. А обслуга в ресторане явно обманывала своих клиентов. Где это видано, чтобы обычное пюре с ужасной подливой продавали по баснословным ценам!
Могла я поверить и в то, что залезла на памятник. Всегда мечтала это провернуть. Несчастного Ленина мыли два раза в год. Все остальное время он, по милости голубей, больше походил на Горбачева. Остается только гадать, как мне удалось вскарабкаться на высоченный пьедестал, на котором возвышался каменный истукан. Без посторонней помощи или без лестницы сделать это было невозможно. Или возможно?
Схватка с милицией тоже была в моем духе. Никогда их не любила. Нередко жизненные перипетии сводили меня со стражами порядка, и я каждый раз убеждалась в том, что лишь редкие единицы из их числа, подобные моему другу Ромке, способны на разумные и законные действия. В райотделе служили, в основном, молокососы, вчерашние уличные хулиганы, нацепившие на себя форму, но забывшие поменять нутро. Страдали же от этого, как правило, добропорядочные граждане, перед которыми доблестные стражи порядка не стеснялись демонстрировать свою, мягко говоря, силушку.
В конце концов, я пришла к выводу, что мое смущение могут вызывать только два момента. Во-первых, я не верила в то, что могла собственноручно разорвать свое служебное удостоверение редактора районного радио. Это святое. Мне стоило больших трудов получить его, и потому оно было мне особенно дорого. Начальство долгое время наотрез отказывалось снабжать меня служебным документом, мотивируя это тем, что в районе моя личность и без того прекрасно всем известна. Но я настояла, а поскольку закон был на моей стороне, начальник сдался и удовлетворил мою просьбу. С тех пор удостоверение постоянно лежало в моей сумочке, куда бы я не отправилась. К тому же за утрату удостоверения полагался выговор. Вот почему эта деталь рассказа показалась, по меньшей мере, странной.
