Заметки поглощённого тьмой - страница 5
Затем Фрэнк достал пакетик с белым порошком, держа его большим и указательным пальцами левой руки, и легонько отбарабанил по нему указательным пальцем правой.
Я понял, что это, но мне уже было всё равно.
Он высыпал часть на столик, начал что-то делить, разделять, делая вид, словно работа была очень сложная, кропотливая и важная. В общем, где-то через минуту или две на столе было готово три белых дорожки. Скрученную купюру Фрэнк вставил в правую ноздрю, а левую зажал пальцем, прислонил трубочку к началу дороги, будто встал на старт, и двигаясь только вперёд, стал сильно втягивать в себя порошок. Он не остановился, пока на столике не осталось только две дорожки.
Его голову затрясло, он потёр нос, потом облизнул палец, дотронулся им до порошка в пакетике и засунул в рот. Как зубной щёткой стал водить по всей полости рта. Потом откинулся на диван и закинул голову вверх, распластав пальцы рук в воздухе.
– Ты будешь? – спокойно спросил он.
Я сел на диван, взял у Фрэнка купюру, также засунул в правую ноздрю и приготовился.
Мой сегодняшний коллега ещё раз протёр нос и произнёс:
– В путь…
Я стал втягивать в себя воздух вместе с этой белой дрянью и, продвигаясь вперёд, поймал предел…
Холодок, онемение… Я проваливаюсь в пространство. Растопырив пальцы на обеих руках, я стал водить их перед своим лицом. Движения были медленными, словно мои пальцы – это зубья шестерёнки, дающие жизнь этому гнилому механизму. Я слышу своё дыхание и теряю ориентацию в пространстве… Где я вообще нахожусь? Потолок и пол меняются местами. Я смеюсь… Но не знаю зачем… Что со мной? Я двигаюсь, как змея. За головой всё моё тело идёт влево, а потом вправо. В результате я падаю на диван.
Фрэнк засмеялся и в полтона спокойным, пониженным голосом сказал:
– Когда-нибудь ты станешь герцогом, друг мой…
Всё погрузилось в темноту…
Сегодня не день – сегодня просто прожженное время, с пеплом отправленное в небытие… Скучаю… Тошно жить, я не могу без тебя… Я умираю внутри… загибаюсь от боли…
«Чувствую, как иду ко дну,
Еле цепляясь за поверхность
Водной глади…
Я тону…»
Я скотина, урод, нежелательный элемент способный любую жизнь превратить во мрак, выгнав всё светлое, что копилось годами, за мгновение…
Открываешь своё окно и не понимаешь, почему так тянет эта темнота…
Играть в жизнь осточертело, и во мне буянит алкоголь.
Блин, как же всё надоело!
Жарко, очень жарко – здесь нет шуток. Остались только система вентиляции моих лёгких и, возможно в будущем, рак третьей стадии.
И ради этого стоит жить?
Теряешь контроль над эмоциями, избиваешь тех, кто попадается под горячую руку. Не беда, не бойся…
Я уверен: моя смерть обрадует больше народу, чем моя жизнь.
«Ничего или нечего – хрен один,
Я в нирване своих мыслей.
И пусть меня найдут мёртвым,
Но главное, чтоб я лежал
На своём диване
И пил ни что-то,
А не ниже вискаря.
И смерть, глаза раскрыв,
Получит в глаз бутылкой.
И будет страшным
Моё веселье
Не знавшее конца».
Предел этого свихнувшегося мира мы ощущаем, когда, встав к нему задом, он нас пнёт или поимеет. Хватит, господа! Я падаю с девятого этажа, крича вам: «Живите, суки, мучайтесь!».
Жизнь, смерть, любовь – какая разница, когда гасишь свет и бьёшься головой об стену. А потом, разбив голову, заливаешь лицо кровью, стонешь, либо кричишь от боли, как ненормальный. И мысль у тех, кто это видит, только одна: «Нужна психушка. Его съедают изнутри крылатые и живые мысли. Живые стихи зубами рвут его на части. Он горит. У него жар.». Как же жарко у вас, господа. Очень жарко…