Приводя свои доводы, Ричард понимал, что брат легче решится на это, если кто-то разделит с ним ответственность, и он готов был это сделать, но отнюдь не из любви к Эдуарду, а чтобы укрепить на троне корни дома Йорков. К тому же, если их свяжет общая тайна, он, Ричард, сможет влиять на венценосного старшего брата, играя на его нечистой совести.
Позже, когда ночь уже клонилась к рассвету, герцог Глостер выехал из Вестминстера и в сопровождении только своего поверенного, сэра Джеймса Тирелла, направился в сторону Тауэра. В руках у него был королевский мандат…
На другой день в Лондоне прошел слух, что Генрих Ланкастер неожиданно скончался в Тауэре. Официально было объявлено, что несчастный король умер от меланхолии, но по городу пошли разговоры, будто Генриха нашли утром в часовне перед распятием с размозженной головой.
Король Эдуард выглядел взвинченным и озабоченным и предпочитал проводить время в покоях королевы Элизабет: ее ровный нрав и ласки действовали на него умиротворяюще. Ричард же, наоборот, все время находился на людях, был весел, однако лицемерно вздыхал и крестился всякий раз, когда при нем поминали несчастного Генриха. Именно он распорядился выставить тело покойного короля в соборе святого Павла для всеобщего обозрения. Ланкастерцы должны были раз и навсегда убедиться, что им не за кого больше сражаться.
И это возымело действие. Смуты в графствах прекратились. Даже король Людовик XI наконец склонился к союзу с Эдуардом IV, прислав своих послов, которые заявили, что французский монарх готов на известных условиях выдать английскому венценосцу беглого графа Пемброка и юного Генри Тюдора. Эдуард призвал для совета брата, но Ричард, как оказалось, считал, что не стоит утруждать себя по столь ничтожному поводу, как Тюдоры.
Эдуард, однако, придерживался иного мнения.
– Нельзя забывать, Дик, что мальчишка Генри Тюдор – потомок Ланкастеров. По женской линии его род восходит к Джону Гонту[5], а отец Генри был сводным братом Генриха VI.
Но Ричард лишь отпускал скабрезные остроты насчет того, что обе ветви имеют начало, не освященное Церковью, поэтому не стоит принимать этого мальчишку за подлинного Ланкастера. К тому же шпионы донесли Ричарду, что оба Тюдора – и дядя, и племянник – находятся вовсе не у короля Людовика, а у герцога Бретонского Франциска, и тот по праву считает их своей военной добычей, отнюдь не собираясь возвращать Франции.
Речи младшего брата успокаивали сердце короля.
Средний из братьев, Джордж Кларенс, получивший благодаря своей жене Изабелле Невиль почти все наследство покойного Уорвика, стал ныне едва ли не самым богатым человеком в Англии. Он впал в непомерную гордыню, одевался в немыслимо пышные одежды, устраивал грандиозные, невиданные по роскоши пиры. При короле он держал себя дерзко и даже стал поговаривать, что, если бы не любовь к брату, он не предал бы Алую Розу и своего тестя Уорвика, и тогда Эдуард навряд ли получил трон.
Король хмуро поглядывал на него в такие минуты, но Кларенс, опьяненный сознанием своего величия, не придавал значения этим взглядам. И лишь заметив, что поток почестей, титулов и пожалований пролился на Ричарда, а вовсе не на него, невольно опешил.
– Милорд, брат мой! – восклицал он, обращаясь к королю. – Вы сделали калеку Глостера констеблем, главным судьей и стюардом герцогства Ланкастерского, да еще и наградили титулом вице-короля Уэльса. Перечень ваших милостей, обрушившихся на калеку Дика, не имеет границ, в то время как я, столько раз рисковавший жизнью ради вас, выступив против Уорвика, не удостоился ни одной мало-мальски пристойной награды!
