Лев Антонович читал медленно, вникая в сточки и усиленно вспоминая обрывки биографии Павла. Даты: январь одна тысяча восемьсот первого года. Незадолго до конца. Одна из трёх записок датирована двадцать пятым января. «Надо же, какое совпадение! Мой день рождения!» – отметил Ирин. Почерк неровный, неразборчивый. Но суть ясна, и очевидна боль плохих предчувствий императора. «…Это петля матушкина. Далеко забросила и точно угодила мне на горло. …Душно… Никому не верю: ни Марии Фёдоровне, ни Палену, ни Ваньке Кутайсову… Где взять силы и защиту? Да и зачем? Всё уж. Заговор крепок… Верю лишь Аннушке своей… Александру всё же верю. Не может он предать! …Очень виноват перед Екатериной Ивановной… Не доверял, обижал… А она ведь умна – она всегда говорила и предупреждала: не верь им… Они лжецы и интриганы… Сплели узелок, подлецы! Одинок… одинок… Она знает о моих дневниках. Она способна сохранить и объяснить потомкам. …Если… Знает она и о том тайнике, где прячу часть бумаг своих… О другом знает Винченцо. Он и мастерил… Попросил Катю сберечь бабушкино кресло. Люблю его. В детстве любил играть в нём… И сейчас люблю посидеть. Вот сейчас пишу… сижу в нём, теперь весь скрюченный, не до игр… пишу на коленке… Как распорядиться? Кто предан? Кому довериться?! Больно…»
– Ну как? – Барон оторвал Льва от чтения и от раздумий. – Это пока всё! Убирай, Густав, бумаги и жди меня у выхода.
– Я будто на «машине времени»… Это невероятно…
– Вам, однако, не впервой ведь «реликты времени» видеть. Почему же «невероятно»?
– Павел Первый… он – как живой, как… близкий человек! Благодарю вас! – честно и просто ответил Лев Антонович.
– О! Это прекрасный и верный ответ! – Пасхин вскинул бровь, как это делает большой начальник, довольный работой маленького начальника.
– Но… ничего нет… о метках! Как… – с волнением и огорчением заговорил кладоискатель.
– Есть! Но сейчас, любезнейший, я скажу о них на словах. – Брови всё ещё висели над глазами, как крылья. – В одной записке они названы «оком». Могу позволить себе предположить три известных изображения: «Око всевидящего», «Око возрождения» и «Око Осириса». Правда, там затёрты ещё два слова…
Ирин не мог оторвать глаз от бровей аристократа.
– Вы увидели на мне третий глаз? Или то самое «Око»? – пошутил тот.
– Да… извините… странно… Ваши глаза напоминают «Око Осириса», как рисуют его на лодках мальтийские рыбаки.
– Как же?
– С чёткой густой бровью. Приподнятой. И ещё… ха… ещё в цветах российского «триколора».
– Прелестно!
– Каким же будет наш «договор о намерениях»? – деловито спросил Лев Антонович.
– Самый обыкновенный. – Морщинки вокруг глаз немца стали похожи на локоны Медузы Горгоны, и вокруг чёрного зрачка появилась в тёмно-синей радужной оболочке «пляшущая луна». – Вы пишите мне расписку, что брали в аренду мою «машину времени». Кровью! – Улыбочка мефистофельская. – Шучу. Это – фигура речи. Перед Ним и Павлом… – Он показал рукой на алтарь, на небо и на сердце. – …мы и совершили сделку.
– Я всё равно… мне нужно понять: почему вы мне доверяете? – Лев был искренним.
– Что ж, милейший… Наверно, вам действительно нужно знать, почему именно вам я доверяю корабль намерений… э… поисков. Во-первых, мне восемьдесят девять лет, и искать кандидатур не приходится. Во-вторых, к этому возрасту я успел научиться отличать людей. Вы мне симпатичны, и я чую в вас Мастера
