Замок одиночества - страница 5

Ольга любила старинного друга отца Льва Антоновича Ирина – человека обаятельного, щедрого, делового и бывалого. Лев к своим пятидесяти годам «обвалялся, поджарился и зарумянился» в разных образовательных, трудовых и коммерческих горнилах. Учился Лёва в Москве, в одном классе с Женькой и был пытлив в постижении наук. Причём всех! Эта пытливость сказалась и позже, ибо Льву довелось «похудожничать» после школьной приготовки один год в «Строгановке». В одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом отца-чекиста из центрального московского аналитического отдела перевели в Ленинград, что «ненароком» совпало с назначением в стране новых демократических свобод, но «для порядку» нужно было напрячь пальцы разжавшегося кулака, чтобы «тормоза перестройки» не протащили до тупика. Но, черти, протащили-таки, и в одна тысяча девятьсот девяносто третьем генерала Антона Ирина перевели на руководящую работу на Северный Кавказ. Лёва за эти годы уже подучился-подвалялся в питерском архитектурно-строительном институте на отделении архитектуры, потом пару лет подвизался-поджаривался в археологических партиях в южных солнечных районах огромной страны. Наконец ему далось окончательно зарумяниться и получить красный диплом исторического факультета по кафедре археологии. В этом выпуске в последний раз было напечатано в дипломах словосочетание «СССР», и союз-сгусток соединений центростремительно развалился на осколки несоединимого. «Красный» Союз не оказался вечным, а красный диплом не давал гарантии финансового успеха. Страна куда-то понеслась; жульё, ворьё, партийные и комсомольские функционеры снова, в соответствии с поговоркой, всплыли, зажирели. «Если стадо баранов повернуть назад, хромая овца зашагает впереди», – горько повторял отец дагестанскую поговорку. «Нет, – решил Лев, – творческая работа пусть пока подождёт. Румянец нужно подзолотить!» И он впрягается в начавшиеся в «новой» стране коммерческие инициативы. Одно, другое, третье, и вот – своё дело! Пусть сначала маленькая антикварная лавочка, крохотный ювелирный магазинчик. Зато дань рэкету платить не нужно – у отца оказались «непристроенными» четверо его бывших сотрудников. Двое из них просто занимались охраной и безопасностью, а другие двое работали по своему прежнему профилю – «искусствоведами в штатском», – помогая Льву в аналитической работе и маркетинге. Сейчас он – крупнейший антиквар Санкт-Петербурга. Авторитет его крепок по всей России; знают Льва Ирина и коллекционеры Европы.

Он женился, родил сына, и, когда Льву Антоновичу к тридцати годам показалось, что его кошелёк достаточно тяжёл и нужно приподнять статус, он начал ездить на аукционы: и в Женеву, и в Брюссель, и повсюду. Но и это ему показалось «не тем». «Нужно искать свою нишу, пусть и на антикварном поле, но искать настоящие “мины”, артефакты, не скупиться на археологические изыскания. Нет, друзья: не только нефтью и газом земля русская богата! Естественно, деревянная древняя Русь, горевшая погодно и повсеместно, мало чего способна была сохранить для потомков, а Украина, богатая Средняя Азия – теперь чужая вотчина. Но есть Крым, есть Кавказ, есть богатейший, “некопаный” русский Север. Кстати, там, на Севере, издавна в строительстве использовали белый камень. Эти церкви, эти аккуратные старообрядцы! Они берегли, они прятали! А я буду находить, буду покупать и буду продавать! Кроме того – личные вещи знаменитых людей, их документы!» – думал Ирин. Конечно, аукционы и ярмарки – по-прежнему опорные точки и для купеческой деятельности всегда важны. Но он-то «купец» новой формации! Скучная, туповатая «спекуляция» типа «купи дешевле – продай дороже» его мало привлекала. И людишки там уж больно ограниченные. Лев стал больше вращаться среди артистической богемы, научной элиты, интеллектуалов разного профиля. Дела шли в гору. Прежние знакомцы – галерейщики и ювелиры – тайно ему завидовали, удивлялись его размаху. Но ведь где размах, там и риск. А риска-то как раз Лев не боялся. Риски боялись его, а удача баловала. Постепенно у Льва Антоновича появились довольно обширные связи с виднейшими университетами, библиотеками, музеями, медийными корпорациями во Франции, Бельгии, Германии и особенно в Италии. Сначала ему удивительно легко и выгодно удалось продать на Каннском кинофестивале трубку Жоржа Сименона одному модному актёру, потом, на Венецианском кинофестивале, – другую вещь, затем, на шикарной тусовке Венецианского карнавала, – пару знаменитых масок работы известного мастера семнадцатого века. А нашёл-то он их в России, в усадьбе Шереметева в Кусково. Там «разгребали» запасники – ну, и он сторговался, предложив музею взамен подлинную модель того парусника, на котором Борис Петрович ходил к берегам Мальты во время Великого Посольства. О, эти клондайки запасников! Эти, к сожалению, авгиевы конюшни невостребованности! Где-нибудь в Бразилии живёт потомок Челлини или Фаберже и мечтает иметь вещицы своих великих предков, а где-то на кухне в заурядном китайском доме «хламятся» ваза или яйцо, привезённые сто лет назад китайским негоциантом или, ещё «лучше», подаренные во времена советско-китайской «дружбы на век» неким Домом культуры некой китайской делегации сельских передовиков. Замечательно «шли» ручки, очки, тетради, записные книжки, трости и зонтики. Один профессор-физик купил у Льва очки Эрвина Шрёдингера, другой – тетрадь с черновыми заметками Нильса Бора, третий – ручку Макса Планка. Это, разумеется, были западные состоятельные профессора, а не наши, российские, которые, к сожалению, могут… да нет, ничего не могут…