А потом Осипов, еще до отдела кадров, рассказал мне, что на войне Осипов контузился, что теперь Осипов так продышивается.
Я, конечно, уже не улыбалась, а поворачивалась, вроде смотрела в угол или в стенку.
С Осиповым люди, которые тоже шли, здоровались, кто как.
Кто:
– Драстуйтэ!
Кто:
– Доброго здоровья!
А Осипов всем-всем:
– День добрый!
В Чернигове такого не было. “Добрый дэнь!” или “Добры́дэнь!” – я, конечно, всегда слышала и сама говорила тоже. А чтоб слова оказались оттуда сюда, а не отсюда туда – нет. Я себе решила, что буду говорить тоже оттуда сюда. Я не потому, что я уже придумала подлизываться к Осипову. Это было красиво, так потому.
Когда мы с Осиповым шли, я для уважения сказала Осипову, что, может, надо присесть на стул, хоть прямо тут, наставились же стулья возле стенок для кого-то, так почему для здоровья человеку не присесть. Осипов не присел. Конечно, Осипов военный, тем более в форме. Я замечала, что военные в автобусе всегда не садились, а всегда стояли, даже если было куда сесть. Форма их до этого не допускала. И такое все уважали.
Осипов тоже себя не допускал. Тем более Осипов работал начальником в Доме офицеров. На такую ответственную должность кого-нибудь не поставят, а Осипова поставили. Люди так и говорят, что враг мимо всегда не пройдет.
Это Осипова слова – про что враг не пройдет. Осипов сказал, когда объяснял про солдата на входе, про которого я спросила, чтоб показать себя.
Конечно, я спросила про врага и про куда врагу надо.
А Осипов мне сказал:
– У нас тут, Мария, режимный объект. Вход рубль, выход – два. Военные и тому подобное. А есть еще такие люди, кто захочет навредить, попробовать выведать пусть не тайну, а хоть мелочь, чтоб зацепиться и вредить дальше. Вот они – враги. И мы все должны стать на их пути. Понимаешь?
Конечно, я ответила, что все-все понимаю, что буду стараться-стараться.
В отделе кадров прямо все-все, получается, две женщины, встали, когда Осипов вошел, и я тоже.
Осипов шепотом сказал слова одной женщине. Одна женщина пошла и привела одного мужчину в форме.
Осипов выпустил меня вперед себя и сказал мужчине и женщинам тоже, что просит товарищей оформить Федоско Марию на место подавальщицы в буфет под его поруку, что меня проверят своим чередом.
Осипов сказал одному мужчине:
– Ты как, Петр Леонидыч, не против поддержать сироту? У нее каждый день копеечку просит.
Один мужчина сказал, что пойдет на такое.
В ту же секундочку меня начали оформлять. Для самого-самого начала мне сказали, чтоб я в госпитале взяла справку у врачей про мое хорошее здоровье для работы среди продуктов и людей. Я всех-всех заверила, что здоровье у меня хорошее.
Меня записали на должность подавальщицы и сказали, что все. Тогда Осипов пожал мне руку и попросил одну женщину, чтоб женщина меня отвела в буфет.
По правде, я в таком дворце раньше не была. Лестницы снизу и наверху, дорожки расстеленные, двери на все-все стороны – высоченные, под самые потолки, а на потолках повешенные люстры, даже на стенках люстры тоже, хоть и маленькие против которые на потолках. А стенки были покрашенные на два цвета. От пола до середины роста покрасилось в зеленое, а потом покрасилось в белое, не белое-белое, а с подмесом. И окон было много-много, на окнах были навешаны занавески, тонкие, собранные в складку, чтоб красиво. Между окнами сделали вроде выямки и обкрасили золотым. В самих выямках наставили деревянные вроде чугуны с растениями и цветами вплоть до роз. Конечно, я подумала, сколько ж надо ведер, чтоб полить все-все.
