– Как ты думаешь, мне разрешат на суд пригласить Сережу Зверева, чтобы он меня постриг? – как-то раз полюбопытствовал у Бубна Сева.
– Проще голову в парашу обмакнуть. Так и красоту наведешь, и местечко себе под шконкой забронируешь.
Через пару дней Зайца забрали из хаты, к большой досаде соседей.
– Сам, сука, на лыжи встал («встать на лыжи» – сломиться с хаты, по тюремным понятиям, западло. – Примеч. авт.). С опером договорился. – Бубен был категоричен. – Мы же на него ларек выписали тысяч на шестьдесят. Вот и встретили Новый год! Забрали булку с маслом.
– Черт с ним. – Алтын не разделял уныния сокамерника. – День-два, и я бы на этой животине по сто пятой раскрутился.
– Проехали, – вздохнул Бубен. – Глядишь, к праздникам заедет какой-нибудь да комерс.
Но на следующий день вместо комерса на пороге с матрацем под мышкой возник молодой человек лет двадцати восьми. Спортивная, но уже поплывшая и сгорбленная фигура, напряженный пляшущий взгляд, скромные пожитки, уместившиеся в одном пакете, проявляли портрет стрелка или бандитской сошки.
Бросив вещи на пустую шконку, бродяга поздоровался, представившись Максом.
– Сто пятая проклятая? – спросил Алтын, отрешенно улыбнувшись.
– Так, – в растяжечку произнес вновь прибывший, исподлобья рассматривая сидельцев. – Грузят, как самосвал.
– Встал под загрузку – грузись, – монотонно изрек Алтын.
– Что-то громкое? – поинтересовался Бубен.
Парень замялся, подобные откровения да еще и в незнакомой компании были ему явно не по душе.
– Убийство… эта… – промямлил он, – Козлова.
– Зампреда ЦБ?! Так это вас недавно приняли? Как там твоя фамилия? – Бубен почесал затылок. – Половинкин? Четвертинкин?
– Прогляда, – буркнул Максим. – Тот, которого ты назвал, – мой подельник.
– Понятно с тобой, – протянул Алтын и прибавил звук в телевизоре.
Больше Прогляду никто расспросами не донимал. Дело было уже после отбоя. Вскоре в хате раздался мирный дружный храп.
Следующий день ознаменовался приходом начальника тюрьмы. Вошел невысокий, худощавый товарищ в дорогом, идеально выглаженном костюме, черный узкий галстук завязан по чекистской моде мелким узлом. Лацкан полосатого пиджака украшал значок с летучей мышью.
Последним навстречу хозяину со шконки слез Прогляда, приняв расслабленную стойку уставшей путаны.
– Как вы стоите? – вместо «здрасьте» изрек начальник, обращаясь к Максу.
В ответ Прогляда вальяжно перевалился с ноги на ногу и грозно зыркнул на хозяина, мол, иди куда шел. Доморощенный стрелок явно играл на публику, пытаясь утвердиться в коллективе.
Как только за начальником громыхнули тормоза, Прогляда, окинув хату орлиным взором, резюмировал:
– Совсем мусор попутал… «Как вы стоите?» Пошел бы он…
Однако все получилось с точностью до наоборот. Не успело общество оценить дерзость и патетику гражданина Украины, как в дверь застучали: «Всей хатой, с вещами по отдельности!»
– Слышь, ты, чмо, тебе кто разрешил хлебало разинуть? – первым от такой неожиданности пришел в себя Алтын.
– Да ладно тебе, братан, – не успев выйти из образа, ляпнул Прогляда.
– Твой братан за Амуром желуди роет!
– А че он того… Как он, эта… разговаривает… Нормально я стоял, – беззубо парировал Прогляда, в ежовый комок свернувшись на шконке.
Камера в злобном трауре молча принялась скручивать хозяйство. Провизия делилась поровну, разбирались и расфасовывались по тюкам доселе аккуратно выстроенные стеллажи из провианта. Вскоре хата стала похожа на разгромленный продсклад. Прогляда беспрестанно курил, стараясь ни с кем не пересекаться взглядом. Он даже покаянно отказался от дежурно предложенной пайки, заглушая голодняк никотином. На мешках просидели почти до отбоя, пока с продола не донеслось глумливо-задорное: «Переезд отменяется!»
