Масло разогревалось долго. Это вам не вода, соткой по Цельсию здесь не обойдешься. Впрочем, при какой температуре вскипает масло, упорно не вспоминалось. Минут через двадцать вязкая жижа запузырилась янтарем, устремившимся на поверхность. Засыпали соли и бросили несколько долек клубня. Спустя десять минут, предварительно отключив прибор, достали «фри». Пока деликатес остывал, закинули остатки картошки во фритюрницу. Попробовали. Понравилось. Хотя масло и соль оставили от картофеля лишь сладковатую горечь кислых щей, но горячее не может быть сырым, а съедобное – невкусным.
12 марта, уже после отбоя, к нам заехал новый сосед. Его лицо говорило о многом. Мокрушник – без вариантов. Слишком тупое, чтобы обмануть, и слишком жестокое, чтобы не убить. «Какая отвратительная рожа», – прозвучал в голове голос профессора из «Джентльменов удачи», что заставило меня невольно улыбнуться вновь прибывшему.
В хату он вошел на полуспущенных, проваливаясь в коленях под тяжестью крепко сбитой, спортивной, но бесформенной туши. Физиономия с выпученными, помешанными глазами, уродливым носом и плотно сжатыми толстыми, словно грубо вылепленными из пластилина губами была покрыта буграми. Угловатость лицу придавали и выпирающие кости нижней челюсти, свидетельствовавшие о недюжинном радиусе захвата последней. Из-под густой шевелюры с будто молью выбитым клоком на полысевшем темени в растопырку торчали коростообразные, похожие на устричные раковины уши, из которых настырно лезла черная грязная шерсть. Глазные яблоки отливали кровавой мочой, в которой плавал ржавый размытый зрачок. Одет был бычара в линялые шмотки, в правой руке матрац, в левой – одинокий баул. На вид парнокопытному где-то под сорок. Парень был на взводе, нервы и мышцы скручены в пружину, сдавленную непредсказуемостью момента. Однако, осмотревшись и узрев всего две пары глаз, старых и молодых, в меру культурных и соответственно безопасных, гость заметно расслабился.
– Привет, бродяги! – крикнул вновь прибывший, обшаривая тяжелым взглядом закоулки хаты.
– Привет, привет. – Шер неспешно слез со шконки и подошел к быку. – Откуда приехал?
– С Лефортова привезли, – поморщился арестант. – Это что за тюрьма?
– Те же яйца, только в профиль, – усмехнулся Слава. – 99/1. Централ такой же замороженный, как и Лефортовский. Как звать-то?
– Леха.
– Погоняло есть? – продолжил Шер.
– Есть, – растерялся Алексей столь грубому напору стареющего мошенника. – Боксер и Космонавт.
– Давно сидишь?
– На Лефортово семь месяцев и на зоне четыре года. А вы?
Вкратце сообщив о себе, уже за чаем мы продолжали расспрос Космонавта.
– Что за беда? – поинтересовался Шер.
– Две сто пятые, ОПГ. Я кингисеппский, слышал, наверное? – надменно-гордо выразился Леха.
– Слышал-то, слышал. Только как ты успел четыре года на зоне оттянуть? Вас же еще судить не начинали?
– Да я срок по другой делюге тянул, менты ствол и героин подкинули, а сюда уже на раскрутку по Финагину привезли.
– Знаешь Финагина?
– Конечно, Сереня – кентуха мой. Вместе газовали в 90-е…
– Погоди, погоди, – перебил я Космонавта. – Это ты мусорам мел за гердос впаривал?
– Да-а, – напряженно вытянул Леха. – Откуда информация?
– Сухарь здесь сидел, рассказывал про тебя.
– Понятно, – проскрипел зубами Леха.
– Только он не говорил, что вы подельники.
– Он еще не знает, – скривился Космонавт.
– Ты тоже на 51-й? – усмехнулся Слава.
