Позабыв о макияже, Тина трёт ладошками щёки так настырно, что через несколько секунд кожа краснеет.
— А ещё я думаю: почему именно ты? Я понимаю, ты влиятельный, за тобой как за каменной стеной, всё такое. Но я знаю своего отца, он не пришёл бы к первому встречному. Значит, что-то есть. Какая-то тайна между вами?
— Между нами с твоим отцом никаких тайн, — я не вру, хотя в это и трудно поверить. — Но вот у наших отцов целый шкаф, забитый скелетами.
— Всё так мутно и загадочно, — хмыкает и отворачивается к окну.
За ним на тёмный в ночи асфальт падают первые капли дождя, и Тина утыкается в стекло носом и медленно ведёт пальцем, рисуя неразборчивые узоры.
— Кстати, на меня какая-то девица пялилась. Злобно так.
Кто бы сомневался.
— В коротком платье?
Тина оборачивается, смотрит на меня пристально и кивает.
— Ага, красивая такая, высокая, — теребит мочку уха, с любопытством на меня поглядывая. Пытаюсь найти признаки ревности или хотя бы уязвлённого самолюбия, но в тёмных глазах только прохладный интерес.
— Это Настя.
— Небось бывшая твоя?
— Ага, трахнулись нечаянно.
Тина удивлённо икает. Запрокидывает голову, взрывается смехом, слёзы утирает.
— Чёрт, Раевский. Это… это какой-то сюр. Нет, правда! А с другой стороны, я вот тут подумала сегодня. Может быть, то, что мы ни капельки друг друга не любим, хорошо? Так будет проще… ведь рано или поздно всё равно разведёмся.
Она верит в то, что говорит. Только целовалась в зале «Пизанской башни» на глазах у всех с упоением, а это уже кое-что.
— Совсем ни капельки? — уточняю и ловким движением пересаживаю Тину к себе на колени.
Она упирается ладонями в мою грудь, то ли отталкивает, то ли упасть боится. Мои руки на её бёдрах, гладят кожу сквозь тонкую ткань.
— Ни капельки, — кивает, серьёзная, а я смеюсь.
— Да и к чёрту эту любовь.
— К чёрту.
— От неё одни неприятности.
— Именно.
— То ли дело простой и понятный честный секс.
— Этого не будет.
— Почему?
— Потому что я без любви ни перед кем трусы не снимаю. Прости, Кирилл, но придётся тебе довольствоваться кем-то другим.
— Я сегодня не смог трахнуть на всё готовую бабу.
— Не может быть.
— Точно тебе говорю. Она лезла ко мне в штаны, а я её послал.
— Ничего. Найдёшь ту, которую не захочется посылать.
— Тебя не хочется.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — говорит как-то по-детски упрямо и нос кверху задирает. — Ни-че-го, Кирилл Олегович.
И пальцем тычет меня в грудь, и в районе солнечного сплетения, куда несколько раз кряду упирается острый ноготь, разливается жгучее тепло. Оно стекает вниз, и, если Тина не слезет с моих колен, почувствует мой член даже через слои одежды.
И неважно, что это я усадил её сюда.
— Я знаю о тебе достаточно, — говорю, а Тина вдруг замирает. Мрачнеет, тонкие красивые брови сходятся к переносице, между ними образуется глубокая некрасивая складка.
Тина пытается слезть, ёрзает, шипит, когда держу её бёдра крепче. Тяну на себя, жду громкого крика, пощёчины, возмущения, и Тина оправдывает мои ожидания — бьёт наотмашь, со всей силы, да так, что моя голова дёргается назад.
— Отпусти меня, — резко, на выдохе, но в глазах мелькает нечто сумрачное, очень похожее на печаль. И вдруг бьёт кулачком в грудь и кричит: — Отпусти. Тебе секс нужен? Тупой механический трах? Этого хочешь?
Я обхватываю её лицо ладонями, надёжно фиксирую, чтобы не дёргалась, не вырывалась. Тина на грани истерики, её несёт куда-то, утаскивает в глубокие воды чего-то, о чём я действительно ничего не знаю.
