Замысел смысла - страница 3

Эти ощущения в какой-то степени были хорошо знакомы Матвею: произошедшие события он постоянно анализировал, разговаривал сам с собой, учитывал десятки различных мнений и возможных развитий событий. Допустим, талант у меня есть, рассуждал он, но о чем писать? Изучить вкусы и потребности читательской аудитории и подстроиться под популярные жанры и веяния? Но ради чего? Ради денег, популярности, славы? За деньги Матвей писал на работе, и это у него получалось хорошо. Соответственно, писать нужно для души, а там как получится? Склонялся он именно к этому варианту, но продолжал длительное время ходить вокруг да около, занимаясь по большей части банальным самоедством и неверием в самого себя и свои способности. Отчасти этому способствовал его строгий отец – скупой на похвалу и требовавший от него в самых ранних лет доставать из себя всё, что есть, будь то учеба в школе, или занятия спортом. Таким образом, перфекционизм Матвея достиг огромных масштабов: он постоянно мыслил крайностями – если что-то делать, то только идеально, или не делать вообще, а относительно писательства – если и писать, то только шедевр на все времена. Безусловно, эти качества мешали Матвею и в его обычной жизни.

Темы для своих произведений он всё-таки находил – те, что волновали его самого. Он писал, что называется, в стол, однако действовало это на него как лекарство: депрессия и бессонница отпускали, он спал как младенец. Талант не позволял себя закопать под цинизмом реальной жизни. Талант не сдавался. Тем не менее довести до конца хотя бы одно свое произведение у Матвея так и не получалось. Синдром самозванца съедал его примерно на половине начатого – написанное представлялось графоманской чепухой.

За своими сумбурными рассуждениями Матвей не заметил, как они сложили удочки и уже двигались на лодке в обратном направлении на турбазу. За три часа мужчинам удалось поймать три сома на четверых и снять с десяти поставушек восемь сазанов.

Общее уныние на турбазе сменилось самой настоящей тревогой. Было решено уезжать домой. Собирались молча с редкими вопросами и попытками пошутить, но весело уже не было никому. Хозяин турбазы Олег предложил поделить на всех улов, о котором в суматохе все благополучно забыли. В этот самый момент в воздухе возник приближающийся с каждой секундой шум. Через пять минут напротив турбазы село три вертолета. Из одного вышел высокий статный лысый мужчина с хмурым и грубым выражением лица, и если бы он не был в белой рубашке и черном костюме-тройки, можно было решить, что он является военным. В сопровождении двух молодых охранников, напоминавших внешним видом его самого, хмурый мужчина обошел всех обомлевших присутствующих. Медленно и методично он смотрел то на лицо, то в свой телефон – очевидно, сверяя информацию. Наконец, он остановился напротив Матвея, посмотрел на него, в телефон, опять на него и, наконец, спросил: «Вы Матвей Цимлов?». Матвею показалось, что он не успел даже толком ответить, не говоря уже о том, чтобы попрощаться со своими друзьями, как его взяли под руки и погрузили в вертолет.

Майя и Екатерина приехали в отпуск в Испанию на неделю, из которых два дня было решено провести в Мадриде и пять в Барселоне. Майе недавно исполнилось тридцать три года. Русые волосы до плеч, живая мимика, подвижные тоненькие плечи – определенно можно было сказать, что она обладала очень яркой и запоминающейся харизмой. Она отличалась импульсивностью, непредсказуемостью, напористостью, эмоциональностью и постоянно испытывала страсть ко всему новому и неизведанному. Майю увлекали мужчины не столько, может быть, красивые внешне, сколько глубокие внутри – добрые мужчины с высоким интеллектом. И если ум она определяла безошибочно, то за доброту явно принимала что-то другое. К своим тридцати трем годам, как ей самой искренне казалось, она не обросла броней цинизма и всё еще верила в свет, добро, жизнь и настоящую любовь. При этом наивной она себя не считала точно.