Занимательная аналитика. Пособие для особых - страница 10

Политической реабилитацией отца занимался я лично, по его просьбе. В результате почти четырёх лет переписки с российскими компетентными органами, сбора архивных справок и доказательств, в 1996 году Пензенский областной суд Российской Федерации признал факт незаконной конфискации имущества моего деда, ставшего жертвой политических репрессий.

В 1997 году областная Комиссия по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий признала таковым и моего отца.

Ему была выплачена компенсация, установленная законодательством Российской Федерации, в том числе и для граждан всех бывших союзных республик, в размере 8 350 000 рублей, что по курсу того года составило около 1400 долларов.

Деньги благополучно пришли по почте, когда мы все, включая отца (мама к тому времени уже несколько лет как умерла), собирались переезжать из Караганды в новую казахстанскую столицу Астану. На них мы купили телевизор, кухонный гарнитур и свою первую импортную стиральную машину, составившие интерьер нашей новой квартиры, полученной при моём переезде из Алматы, где я уже начал работать в администрации президента.

Конечно же, в этом случае размер компенсации значения ни для отца, ни для нашей семьи не имел. Гораздо более значимым был факт восстановления справедливости, веру в которую мой дед и отец достойно несли по всей своей жизни, будучи жертвами ложных оговоров завистников, преследования со стороны сталинского политического режима.

Этот урок моих предков я усвоил хорошо и верил, что жизненные коллизии всегда выведут на чистую воду всех недоброжелателей. Истинный, а не придуманный пример этого у меня был и есть в сложных, но всё же светлых образах членов моей семьи. И в этих своих вере и надежде я оказался прав.

Символично, что ровно день в день, через 5 лет после моего ареста, ряд лиц, инспирировавших мой арест и осуждение в январе 2017 года, сами были заключены под стражу по обвинению в измене государству, попытке насильственного захвата власти в Казахстане и превышении служебных полномочий.

Размышляя о влиянии этих жизненных семейных обстоятельств на моё воспитание и личностное становление, я прихожу к выводу о том, что они имели большое значение.

Дед мой и отец были с прямым характером, всегда предпочитали говорить в лоб правду. Это, естественно не всем нравилось.

Бабушка, например, иногда ворчливо упрекала деда в том, что «его посадили за длинный язык». Примерно то же говорила моя мама отцу, когда у неё иссякали все возможные аргументы в их спорах о чём-либо житейском.

С дедом Василием, 1967 год.

Но и дед, и отец всегда смотрели на вещи глубоко и широко, в их сознании они отражались иначе, чем у большинства окружающих. Вот кто-то и увидел в рассуждениях деда признаки антисоветской пропаганды и агитации. Хотя никогда антисоветчиком или очернителем социалистической, нашей прошлой, действительности он не был.

И дед, и отец читали газеты и журналы, ежедневно смотрели и слушали новости, отмечали все советские и религиозные праздники, разговаривали и спорили о политике, проявляя при этом некоторую, вопреки своему происхождению, интеллигентную критичность по отношению к власти. Возможно, эти черты мне посчастливилось унаследовать от них, особенно в части более пронзительного взгляда на вещи и процессы.

Но это наследство, вне сомнения, было уравновешено в моей личности даром, переданным мне мамой и бабушкой. А именно, терпением и выдержкой, неприемлемостью категоричности в суждениях, неким балансом умения принимать чужое мнение, не отказываясь при этом от своего собственного.