– Здрасьте, приехали, – говорю растерянно. – А я что, передвижной вытрезвитель? Да и вообще, ну, выпьет, с кем не бывает. Проспится – протрезвеет!
Надя смотрит на меня с удивлением.
– Ты что, не знаешь? Он же непьющий, совсем! Вся больница в курсе, как же, такой уникум: чтоб хирург – и ни капли в рот не брал.
– Ещё один трезвенник на мою голову, – бурчу недовольно и вздыхаю. – Ну ладно, а меня-то ты зачем позвала?
– Анют, – Надя смотрит на меня с жалостью, – во-первых, надо хотя бы проверить, как он там – у него завтра с утра плановая операция, что-то надо тогда решать с пациентом. А во-вторых, если он и правда пьян, то никому, кроме нас с тобой, об этом знать не нужно.
– Репутацию ему спасаешь, гаду? – злюсь, но понимаю, что она права. На пустом месте эта ситуация возникнуть не могла, так что начальство надо прикрыть – нам же в итоге нагорит, если вдруг что. – Чего сама не проверила, что с ним?
– Я скреблась к нему, он меня на три буквы отправил, – Надя разводит руками, а я раздражённо притопываю ногой. – Ключа нет. Да и всё равно он никого, кроме тебя, к себе не подпустит.
– Да с чего ты взяла?! – мне хочется рычать от бессилия.
– Ох, милая, – Надя вдруг гладит меня по плечу, – просто поверь, ладно?
Раздражённо выдыхаю и, развернувшись на пятках, смотрю в конец коридора.
– Ладно, – наконец, решаюсь, – пошла я. Очень надеюсь, что ты ошибаешься, и он просто устал и заснул. Даже соглашусь на очередную порцию воплей, что ему ни минуты покоя не дают.
Подхожу к двери, достаю свой ключ, аккуратно открываю и заглядываю внутрь. В первое мгновение недоумённо нахмуриваюсь – мне кажется, что кабинет пуст. Прохожу внутрь и вздрагиваю от неожиданного стука стакана о поверхность.
– В-вот, значит, кт-то в отделении самый см-мелый, – звучит сбоку, и, повернувшись, я вижу главного хирурга, сидящего на полу, в углу за шкафом.
– Никита Сергеевич, – осторожно подхожу ближе, – что случилось?
Мужчина смотрит на меня, и по блуждающему взгляду я понимаю, что он ничего не соображает – пьян в дымину. Рядом на две трети пустая бутылка коньяка, стакан. Если у него нет привычки пить, то этой дозы на пустой желудок вполне хватит, чтобы унесло конкретно.
– По-моему, вам пора остановиться, – наклоняюсь, забираю стакан и бутылку, отношу их в шкаф – где у Ивана Павловича были запасы «подарочного» спиртного, я знаю. Добрынин никак не возражает, только следит за мной глазами – я возвращаюсь обратно, протягиваю ему руки.
– Не сидите на полу, давайте я помогу вам встать.
Он откидывает голову на стену, смотрит на меня, прищурив глаза.
– Знаете, почему они все вас так любят? – произносит вдруг заплетающимся языком.
– Кто – все? – спрашиваю мягко.
– Все, – он машет рукой. – Вас даже пациенты зовут Ан-нуш-ка, – старательно выговаривает имя, и мне на секунду становится смешно.
– Никита Сергеевич… – начинаю говорить, но он меня не слушает.
– Потому что вы искренни в своём желании помочь, – говорит с закрытыми глазами, – даже если помогать нужно напившемуся в хлам начальнику, который последние полгода треплет вам нервы. Вы со всеми разговарив-ваете ласково... но не со мной... А я с-сам виноват...
Решаю не обращать внимания на то, что он несёт, и, подойдя ближе, тянусь к нему, собираясь помочь.
– Никита Сергеевич, давайте вы всё-таки переместитесь на диван.
Но мужчина вдруг хватает меня за плечи и дёргает – я не успеваю и слова сказать, как оказываюсь у него на коленях, зажатая в тисках крепких рук.
