– Закройте глаза и не пытайтесь следить ими за двигающимися предметами, – говорю тихо, тщательно контролируя голос, и прохожу внутрь.
Наливаю воду, вскрываю таблетки и сую их в руку мужчине, в другую вкладываю стакан.
– И не делайте резких движений, – предупреждаю, с трудом сдерживая прорывающееся ехидство. – Медленно и печально…
На меня бросают взгляд, который мог бы убить, если бы не был таким… страдальческим.
Отхожу к столу и прислоняюсь к нему бедром, наблюдая за мужчиной. Тот, осушив стакан с водой, сидит с закрытыми глазами, откинувшись на спинку дивана. Наконец, прикрывшись рукой от солнечного света из окна и морщась, поворачивается в мою сторону. «Интересно, он хоть что-нибудь помнит?» – пронзает меня несвоевременная мысль. И если в его голове сохранились обрывки воспоминаний – то какие?
– Мне… есть за что извиняться? – слышу тихий хриплый голос.
О, я могла бы выкатить список из как минимум сотни пунктов в ответ на этот вопрос. Вздыхаю украдкой.
– Смотря что вы имеете в виду, Никита Сергеевич, – смотрю на мужчину внимательно, он сглатывает.
– Я… надеюсь… не сделал ничего, что… – замолкает и пытается собраться с мыслями.
«Да ничего ты не сделал, всего лишь поцеловал меня так, как ни один мужчина до тебя», – тряхнув головой, заталкиваю это воспоминание подальше.
– Или… сделал?! – он смотрит на меня с ужасом, видимо, приняв мои движения за подтверждение каким-то своим мыслям.
– Спокойно, – складываю руки на груди, так и хочется сказать: «Спокойствие, только спокойствие», – всё было в рамках нормы. В целом.
– Чьей нормы? – похоже, я его не успокоила.
– Человеческой, – пожимаю плечами. – Вам получше?
– В целом? – спрашивает сварливо. – Или по частям? – опять тихо стонет, раздражённо трёт виски.
– Раз способны огрызаться, значит, уже лучше, – киваю и направляюсь к выходу.
– Операция! У меня же сегодня плановая… – этот идиот резко встаёт и тут же, покачнувшись, теряет равновесие. Я подскакиваю ближе, поддерживая его за талию и подставляя плечо.
Добрынин смотрит на меня сверху вниз и обречённо зажмуривается.
– Вы… вчера помогли мне перебраться на диван, – утверждает, не спрашивает.
Что, стыдно смотреть в глаза? Так тебе и надо!
– Что ещё вспомнили? – спрашиваю, помогая ему сесть обратно.
– Больше ничего.
И слава богу!
– Не переживайте, плановая операция Шевренкова перенесена, у него проявилась аллергическая реакция неясной этиологии.
– Откуда?
– Оттуда, – фыркаю и всё-таки иду на выход.
– Анна Николаевна… – догоняет меня голос в дверях.
Оборачиваюсь к начальству.
– Спасибо.
– Пожалуйста, – отвечаю спокойно, но тут же кое-что вспоминаю и, поколебавшись, решаю спросить: – Никита Сергеевич, у кого вчера был день рождения?
На мгновение замечаю в глазах мужчины всплеск самой настоящей паники.
– Почему вы спрашиваете? – он отводит взгляд, но я вижу, как закостенели в напряжении его плечи, и решаю сдать назад. В конце концов, это не моё дело.
– Вы говорили о дне рождения кого-то из сотрудников, наверное, я неправильно поняла, – вру, не моргнув и глазом, – не переживайте.
Выйдя из кабинета, тут же нарываюсь на Ираиду Сергеевну – необъятных размеров ординатора, счастливо проспавшую всю ночь – впрочем, как и всегда.
– Аннушка, вы же были выходная, – подозрительно смотрит на меня женщина.
– Меня вызвали к моему пациенту.
Ага, в вытрезвителе подработать.
– А-а, – тянет Ираида, оглядывается на кабинет Добрынина, потом опять на меня. – Никита Сергеевич на месте? Так рано?
