Запах одиночества - страница 3

– Ты во сколько освободишься с работы?

– Я дома.

– Ммм. Думаю, может приехать, приготовить что-нибудь. Я бы мясо пожарила. С рисом.

– Я бы с удовольствием, но не уверен, что стоит меня видеть в таком состоянии. И аппетита нет…

– Что случилось? В каком состоянии? Впрочем, не важно. Вызывай такси!

Бесполезно спорить с женщиной, подумал он и открыл приложение, забил адрес и вызвал такси для неё. Сделал скриншот, отправил ей фотографию с данным о машине, включил приостановленную музыку и закрыл глаза. Опять в голову лезли воспоминания. Снова пережил те же чувства, почувствовал, как болит левая рука. После тех слов, услышанных от матери, у него онемела левая рука, два месяца он не мог полноценно работать этой рукой. И прокручивая в голове эти воспоминания, рука напоминала о себе.

Каким сильным может быть человек, если осознаёт, что это его единственный выход…

У него не было выбора, в тот момент он знал, что должен быть сильным, иначе потеряет всё. А он разве не потерял всё тогда? – мелькнула мысль. В тот день он потерял веру, потерял любовь. Даже надежда покинула его. Остался только он сам, а внутри осталась только пустота. А это разве не значит «потерять всё»? Может он разлюбил весь мир, из-за этого и стал таким одиноким? А возможно ли разлюбить мать? Эта мысль не давала ему покоя. Как можно разлюбить собственную мать, человека, который дал тебе жизнь? Нет, это невозможно! Он продолжал любить свою мать, просто после того дна любил как-то по-своему. Он отлично осознавал, что всё, что было сказано и сделано, прямо пропорционально его действиям. Это он разочаровал всех, он допустил ошибку, он своими действиями заставил людей так относиться к нему. Но она же должна была понять? К другим не было никаких претензий, и быть не могло.

– Но мать, – тяжело вдохнул он.

Она не поняла, но отлично дала понять – сам натворил, сам и разгребай.

Он понимал, что именно в этот день внутренние жилы переключились с многофазных на однофазные. Одиночество вошло в него до мозга костей. И со временем он начал мириться с этим. Стал жёстким, грубым, малословным, и не подпускал к себе близко никого. Ему никто не был нужен, кроме себя самого. По крайней мере он себя в этом смог убедить.

Загорелся экран телефона. Водитель прибыл. Он снял наушники, надел ту же футболку, что валялась на кровати, и спустился во двор. Домофона у него не было, из-за этого приходилось либо ключи швырять с балкона, либо самому спускаться, чтобы открыть дверь подъезда. Машина подъехала. Геля вышла из такси с натянутой улыбкой и с огромными чёрными глазами. Он улыбнулся в ответ и принял её в свои объятия. Медленно поднимаясь по лестнице, они повернули направо и через несколько шагов вошли в квартиру.

– Ну рассказывай, что случилось? – с милой улыбкой спросила она.

– Ничего. Просто не в духе. – сухо ответил он, как всегда.

– Как бы я хотела, чтобы ты стал разговаривать со мной. Чтобы рассказал, как у тебя день прошёл, что произошло на работе, что ты чувствуешь наконец… – её голос постепенно отходил и уже слышался с кухни.

– Видимо, не судьба. Не привык я жаловаться.

– Так и не надо жаловаться, просто не закрывайся в себе, станешь разговаривать, и сразу отпустит. И не смей даже думать о плохом. Мысль материальна!

– Геля, перестань, пожалуйста. Не верю я давно в эту чепуху.

Она уже стояла у плиты. Отойдя на шаг, она повернулась к прихожей и косо посмотрела на него, потом, не сказав ни слова, опять сделала шаг вперёд и устало поставила сковородку на газовую плиту. Двадцать минут шумно дёргая посуду, Геля ковырялась в кухне и напевала весёлую музыку под нос. Потом стал ощутим приятный запах жареного мяса, и через пятнадцать минут ужин был готов. Куриная отбивная со сметаной и сыром и картофельное пюре. Выглядело аппетитно. Он достал гранатовое вино из холодильника, налил в стаканы под воду, потому что бокалов для вина у него не было. Взяв кусок, чтобы не обидеть её, он поковырялся в тарелке и стал выпивать. Она не пила – не любила полусладкое. Безмолвно поужинав, они вместе вышли на балкон покурить.