Запас прочности - страница 18

– Давай, браток, гони. Еще успеешь проскочить.

Растерянный водитель обратился к Фёдору Николаевичу, ведь именно ему директор завода последнюю машину для эвакуации выделил:

– Николаич, как же так? Тебе машина и ехать без тебя? Как же так?

Фёдор Николаевич вздохнул.

– Ну вот так. А ты бы без дочки и внука уехал?

Шофер молча пожал плечами.

– Вот и я не могу. Такая судьба. Переживем.

Они уехали.

Через час Юрочку привела домой учительница местной школы.

– Ваш малыш? Принимайте. Насилу выяснила, чей он. – Слабо улыбнулась. – Далековато от дома убежал. Слава богу, что вы нашлись. Я уж боялась, что уехали. У меня камень с души.

Лиза, увидев сына с незнакомой женщиной, рванулась было к ним, но ноги неожиданно сделались ватными, и она бессильно опустилась на стул. Сердце так забилось, что казалось, оно вот-вот не выдержит и разорвется. Лиза прижала сжатые в кулачки руки к груди, словно стараясь удержать его, и несколько секунд молча смотрела на Юрочку, потом тяжело встала и, сделав несколько неуверенных шагов навстречу, потянулась к сыну, схватила его на руки, прижала худенькое тельце к себе и заплакала. Говорить она не могла, да и слов нужных не находилось. Она только всхлипывала и всхлипывала, все сильнее вжимая малыша в свое тело, словно стараясь слиться с ним так, чтобы никакая сила не могла их разлучить.

Екатерина Ермолаевна подошла и, не зная, кого жалеть, погладила головы дочки и внука. Скупая старческая слеза медленно выкатилась из глаз. Сердце ее сжалось до боли, она отвернулась, пытаясь скрыть свою слабость, свою боль, и тихонько, про себя, прошептала:

– Господи, прости нас грешных. Смилуйся и отпусти нам грехи наши…

* * *

Дмитрий долго смотрел вслед медленно ползущему поезду, увозившему Лизу. Железнодорожные пути почти сразу за вокзалом уходили влево, к Яузе, и поезд, слегка покачиваясь, неспешно исчез за поворотом. Дождавшись, когда он скроется из виду, Дима вздохнул и подумал: «Ну, слава богу, до дома доедет, туда война не доберется. А я – как карта ляжет: на фронт, так на фронт. Хотя это вряд ли. Красная армия и без войск НКВД справится. У нас все же другие задачи».

Тогда, в тридцать девятом, поехал он служить не куда-нибудь, а в Москву. И не просто в Москву, а в войска НКВД, что, как сказал военком, особенно почетно. Из города в эти войска отобрали всего-то трех человек. Отвезли в Сталино, там народу прибавилось, но немного. Старшина, прибывший из воинской части за пополнением, увез двенадцать человек. В Москве их помыли в бане, обмундировали и отправили в учебную роту. Занятия по боевой подготовке Дима переносил легко. Сказалось все: и его дворовое детство с бесконечной беготней, футболом, плаванием, и, конечно, работа. После сумасшедшей нагрузки в должности помощника директора завода армейская жизнь нисколько не тяготила его. «Чего молодежь армией пугают? – думал он. – Это ж детские нагрузки! Смешно даже. Конечно, если маменькиным сынком расти да с детства за мамину юбку держаться, это да… Ну а нам, простым мужичкам, такая армия не в тягость». А о политической подготовке и говорить нечего: инструктор горкома комсомола на фоне других ребят выглядел чуть ли не профессором. Да и по возрасту Дима был на несколько лет старше сослуживцев. Так что неудивительно, что он сразу среди сверстников стал выделяться в лучшую сторону. К концу учебки Дима жалел только о том, что пострелять толком не дали. До присяги три раза всего-то и пальнул. Стрелять оказалось несложно, но десятку только одну выбил, а две восьмерки. И хоть взводный и похвалил его, Димка расстроился: он был уверен, что все пули в десятку положит. Решил: «Ладно… В следующий раз… только бы потренироваться дали». Не дали.