– Коля, а ты обрезание уже сделал? – спросил вдруг Алекс.
– Это еще зачем?! – кажется, от удивления Коля чуть не нажал на тормоза.
– Да просто я сейчас подумал, что из тебя неплохой раввин получился бы. Уж очень здорово ты про еврейские традиции рассказываешь, аж совесть начинает мучить…
На этом перепалка закончилась, и Алекс погрузился в свои мысли. Он думал о том, что зря сразу после окончания экономического факультета Тель-авивского университета пошел работать к Кроху, уцепившемуся за его знание русского языка. В Израиль он приехал, когда ему было тринадцать, дома родители говорили на русском, так что язык ему и в самом деле удалось сохранить вполне приличный, но работа в России, где почти каждый день приходилось ходить по лезвию ножа, где постоянно нужно было обходить закон только потому, что делать в этой стране бизнес в соответствии с ее законами было так же бессмысленно, как кормить тигра бананами, где ему то и дело приходилось встречаться с теми, кто был ему глубоко неприятен, уже давно осточертела ему, и он все чаще подумывал о том, чтобы попросить у Кроха расчет. Но в то же время он прекрасно знал, что расчет получить будет непросто – Крох не любил, когда от него уходили люди, посвященные в дела фирмы. Да и кто, скажите, это любит?..
В Домодедово они приехали за полчаса до прибытия самолета из Владикавказа, однако Алекс решительно вышел из манящей своей теплотой машины, бросил быстрый взгляд на прохаживающихся вдоль здания аэропорта в касках и бронежилетах омоновцев и присоединился к толпе встречающих.
В сущности, он зря взорвался: на самом деле ничего необычного в просьбе босса встретить гостя не было. Крох давно уже крутил дела с Грузией, его тамошние компаньоны и клиенты приезжали в Москву довольно часто, но черт возьми, они приезжали из Тбилиси, а не из Владикавказа. То, что незнакомый ему Патиашили решил сделать такой крюк, отнюдь не говорило в его пользу. И потом, еще никогда Крох не говорил с ним таким голосом, каким он говорил сегодня вечером. Он никогда ни о чем не просил и уж тем более не умолял – он только приказывал. И то, что он, Алекс, заставил Кроха умолять себя, было плохо. Может быть, даже очень плохо. Крох такие вещи не прощает.
Пока он переваривал в голове эти путавшиеся, еще полухмельные мысли, объявили о прибытии рейса Владикавказ-Москва, и Алекс протиснулся в первый ряд встречающих, чтобы не пропустить гостя.
Впрочем, он не пропустил бы его в любом случае: в своем сером, явно сшитом на заказ пальто, с подчеркнуто презрительным выражением на аккуратно выбритом, чуть одутловатом лице тот слишком явно выделялся из всей этой разноязыкой толпы.
– Господин Патиашвили, – окликнул его Алекс, и грузин вздрогнул, начал суетливо оглядываться по сторонам, что ему совершенно не шло.
– Господин Патиашвили, – Алекс подошел к нему и протянул руку. – Алекс Лурье. Давид попросил, чтобы я вас встретил…
Имя "Давид" мгновенно вернуло самообладание этому господину, и на его лице снова появилось подчеркнуто-презрительное выражение, которое, впрочем, через мгновение сменила широкая улыбка.
– Алекс Лурье? Спасибо, что встретил, дорогой. Впрочем, Давид сказал мне, что ты должен меня встретить…
Он не подчеркнул слово "должен", но произнес его, безусловно, не случайно – чтобы показать, что ему прекрасно известно, какие именно указания получил Алекс от своего босса.
