Трапезная освещена четырьмя по стенам плошками с плавающими в масле свечными огарками. Света добавляет украшение неприхотливого интерьера – камин, встроенный в стену посередине, и топившийся на том же что и в плошках масле с ворванью. Места за столом напротив огня самые в зиму желанные – потому как, и поешь, и согреешься. Кто в числе первых примчится и коснётся дощечки «ВХОД СТРАЖДУЩИМ», тому и занимать.
Никто кроме кашевара Хлеба, меня председателя, да завхоза на кухонную половину не вхож – потому как в подполье здесь устроен продсклад, где хранятся все колхозные припасы. Из материальных не густо – оно понятно, какие у беглых арестантов вещи. Из продовольственных – собранный урожай, вернее, «устаток» от сбора после сделки с менялой Зямой. Да «скудный прибыток» в углу.
В столовку я зашёл через тамбур кухонной половины вагона. Намеревался снять пробу с блюд завтрака, но кашевар Хлеб встретил с известием, что запозднился я, полеводы макароны по-флотски уже съели. Мне завтрак подать норовил тут же в кухне, сулил накормить чем-то особо вкусненьким, но я потребовал подать мою порцию в трапезную, со всеми поем. Хлеб, кивнув, пожаловался:
– На второе приготовил я, Председатель, кофе, вместо компота. Зяма, невидаль такая, расщедрился с барской чалмы. Но киселя затребовали, сидят, ждут.
«Киселя с утречка на завтрак? Да хрон им», – возмутился я про себя и потребовал, посторонившись и пропуская кашевара к двери из кухни в раздаточную,– Вперёд.
В раздаточной кивнул на красного цвета в белый горошек клеёнку, занавешивавшую сегодня арку в перегородке с трапезной:
– Обломилось от чалмы?
Располосованная на полосы, клеёнка свисала в арочном проёме и укладывалась концами на край ленты-столешницы агрегата. «Камзолы»******* из такой носило чиновничество среднего звена, да начальствующий состав офисов в атомных парниках – дорогой материал.
– Ага, от Зямы отломится, держи карман шире, – фыркнул Хлеб, – кок его корабельный, приятель мой, подогнал. И агрегат, увидишь в трапезной, накрыть хватило, – с умилением глядя на занавеску в арке, похвастался кашевар.
– Открой.
Хлеб вставил ключ вагонного проводника в замочную скважину, провернул, прислушался и подивился:
– Уснул, кажись. А то весь завтрак пронудил дай, да дай. Спрятаться в кухне, как-нибудь ночью, и там сдохнуть грозился, алкаш конченый. Странно как-то, осмелел вдруг, оборзел вконец, или допился «до белки».
«Камса» – понял я о ком сокрушался кашевар, только он, колхозный фельдшер, так с переливным посвистом храпел. До сего дня ни чем таким не грозил, вообще ни как не бунтовал. Я налёг плечом на дверь и, ступая в трапезную, впечатал пьяницу в угол.
– Председатель, я за макаронами, через минуту подам! – тут же заперся на ключ кашевар.
По мере привыкания к полутьме, я всё явственнее различал на красном среди россыпи белого гороха солдатские котелки и кружки. «Ляпота», – похвалил я кашевара, снял и повесил плащ-накидку на гвоздик в углу. Завесил храпевшего фальшиво фельдшера Камсу. Тот узнал меня, потому и притворялся, выводя рулады с пузырями под носом.
Жар от камина и тепло из кухни добавляли духоты воздуху и без того в трапезной тяжёлому. Принюхался. Обычную вонь резиной и камсой сегодня разбавлял душок просроченной тушёнки. А что другого ожидать от даров менялы в чалме. За застольем Зяма хвастался: тушёнку выменял у волков-копателей, те на бывшей территории Германии нашли под землёй стратегические запасы Третьего Рейха, тушёнку из мяса морской черепахи. Банки кашевару доставил юнга, с поклоном от корабельного кока и презентом «достопочтенному приятелю и земляку дорогому». Оба повара – белорусы, единственные по национальности, и в составе роты, и в команде Зяминого парусника. Потому и сдружились накрепко. У них, я об том знал, тайная мечта, уйти в отставку и на пенсию, отбыть в родную Беларусь и найти-таки захоронение «Капитана бин Немо»********. Нет, не с тем чтоб «станцевать на могилке», у них желание и действия покруче – с присядкой и поливом. Тушёнку и растворимый кофе малец принёс завёрнутыми в кусок клеёнки, которой, располосовав на полосы, и украсил кашевар стеновую арку. БОльшую радость Хлебу доставил и благодарность приятелю вызвал целый рулон этой же клеёнки. Раскатав её по ленте агрегата, котелки и кружки расставлял с огорчением – портил такую красоту.
