Записки Ё - страница 7

– Вы не знаете, за что!

В следующий момент не без толчковых движений с моей стороны, сдобренных отборной русской лексикой, три парубка отскочили в сторону выхода метро. Причем двое других поначалу было приготовились смотреть, как будут бить их товарища. Они, наверное, уже нюхнули клея, и им было по большому счету все-равно, кто кого бьет, лишь бы было на что посмотреть, но я не доставил им этого удовольствия.

Девушка сидела на корточках и плакала. Она выплюнула зуб и сплевывала кровь на снег. Почувствовав себя Робин Гудом, я стал трясти ее за плечо и говорить какие-то дежурные фразы типа – «помощь нужна? тебя проводить? зубы целы?»

Прохожие уже стали посматривать в мою сторону, решив, очевидно, что это я во всем виноват. Наконец, она попросила платок. Платка у меня не было. Я уговорил ее подняться и пойти в ближайшую пиццерию умыть лицо. Надо ли говорить о том, что это было уже не лицо, а заплаканная задница. От былой красоты не осталось и следа. Метрдотель и официанты смотрели на нас, несколько вылупив зенки, когда мы спускались по лестнице близлежащего ресторана, дабы проследовать в туалет, где она считала зубы и смывала потекшую тушь.

В трамвае мы ехали без особого веселья. Общаться она не хотела, и я чувствовал себя идиотом, который зачем-то залез с ней в трамвай. Мы сидели напротив, я видел ее белые ноги в прорезях джинсов, схваченных шнуровкой, – эдакие модные разрезы. Ничего умнее не пришло мне в голову, чем спросить – «сама разрезала?» Правда, я еще узнал ее имя, и то, что ей 18. И еще то, что этот парень «сп… л у меня телефон, а мои друзья его за это отп… ли, вот он теперь и мстит, но ничего, я его достану. Ему теперь будет в два раза хуже, чем мне сейчас!» – последнее она произнесла с нескрываемой злобой. Я спросил – «часто ли стоишь у вокзала? А парень у тебя есть?»

В ответ последовала обычная болтовня, что я, мол, никому не подчиняюсь, да мой парень мне не указ, да я гуляю, где хочу, и прочая, и прочая. Что мне оставалось делать? По всему видать было, что на меня ей плевать и скорей надо было двигать свою аппетитную задницу к выходу. Волшебное слово «спасибо» не говорят теперь в столь юном возрасте. Я вышел на той же остановке… но пошел в другую сторону. А в душе все-таки сидел червячок сомнения – вот я, например, не могу ударить женщину – да еще так жестоко – сжатым кулаком, по-мужски, как в драке – все-таки для этого надо быть отпетым дегенератом, но иногда так хочется…

(написано зимой)

«Ехали на пикник в Царицыно, было жарко, свернули, с Козьмой и Аней лежали на пляже в Дзержинском. Что это – Москва-река? Нет не Москва-река. Может быть, рукав?

Потом пошел дождь, мы сели в машину, потом приехали в Кусково, ели шашлыки, потом снова пошел дождь, лишь только мы сели в машину. Было весело. Аня была с подругой. У подруги стройное тело. Подруга была с девочкой. Все было как на картине импрессионистов. Только мы не с теми, кого мы любим.» Так я написал в своем дневнике летом три года назад. Позавчера иду по переходу на «ул.1905» года, вдруг, поднимаюсь и – женский голос выкрикивает мое имя – я смотрю на девушку, которая смотрит на меня – нет – это потертая мадам с блеклым волосом и серыми глазами явно мне кого-то напоминает – с виду что-то «православное», что-то подвядшее в лице без косметики – усталость? болезнь? – но кто это? Судорожно перебираю имена: