Записки физика-экстрасенса. Кн. 2. Научный путь к Богу - страница 8
У Окуджавы есть замечательная песня. А в ней – такие печальные строки:
Война привела к крушению самодержавия. Ирония истории состоит в том, что конфликта с немцами у нас не было. Более того, именно кайзер Вильгельм совсем недавно оказывал действенную военную помощь своему царственному родственнику – Ники – во время русско-японской войны. Если бы немецкая угольная компания Гинзбурга не снабжала постоянно эскадру Рожественского топливом, та не подверглась бы разгрому в Цусимском проливе просто потому, что, в отсутствии угля, выйдя из Кронштадта, застряла бы где-нибудь в Ла-Манше. А уголь продавать нам никто не хотел. Англия открыто помогала Японии, Франция держала нейтралитет. Так что Германия в русско-японской войне была единственным нашим союзником.
Почему же мы стали воевать против Германии? Потому что ее союзницей была Австро-Венгрия, и последняя поссорилась с Сербией. А Сербия – это славяне, Сербия – это Балканы, а на Балканах мы давно хотели укрепиться… Русско-турецкая война на Балканах была при Александре III. Ее мы ухитрились не проиграть, но хотелось бы большего… Стамбул раньше назывался Константинополем – столица христианской Византии, как-никак, – но это в прошлом, а теперь там – турки, и выйти нашему флоту из Черного моря в Средиземное можно было только с их разрешения[6], а это очень обидно.
Как эти «дарданелльские» тонкости объяснить малограмотному русскому мужику, который уже с Порт-Артура, Мукдена и Цусимы перестал доверять своему Царю-батюшке, его царедворцам и его духовенству? А то, что мужик в России в то время был малограмотен и имел сознание крепостного, замечательно иллюстрирует отрывок из воспоминаний А. С. Новикова-Прибоя о Цусимском сражении, участником которого писатель был (он тогда служил младшим унтер-офицером на броненосце «Орел», чудом уцелевшем после сражения). Вот как Новиков-Прибой описывает свой отпуск в родной тамбовской деревне, который случился за два года до начала русско-японской войны.
…И сыпались бесконечные вопросы: широкое ли море, какова его глубина, видел ли я в нем трех китов, на которых держится земля, какой величины корабль, на котором я плавал. Я объяснял им, а они изумленно восклицали:
– Ой, ой! Месяц надо плыть до берега!
– Вся колокольня наша может утонуть! Ух!
– Эх, вот так корабль! Все село наше может забрать!
А моя мать помолодела от радости. Она каждый день наряжалась в платье, в котором ходила только в церковь… Но больше всего меня удивило ее обращение со мной на «вы». Я протестовал против этого, но она отмахивалась руками:
– Нет, нет, Алеша, и не говорите. Я ведь все правила знаю побольше, чем здешние женщины. А вы теперь вон какой стали. Ни в одном селе такого нет.
Она думала, что я нахожусь в очень больших чинах, и я никак не мог разубедить ее в этом.
Много в этих воспоминаниях и других любопытных деталей. Так, Новиков-Прибой пишет, что когда его самого в Кронштадте впервые отпустили из казармы в увольнение, то он встал «во фронт» перед швейцаром морского собрания, приняв его ливрею за мундир какого-то сверхадмирала… А при входе в городской сад висело объявление: «Нижним чинам и собакам вход воспрещен».
Несложно представить, что натворит такой парень, когда отчетливо поймет, что царь его «кинул», что его как барана ведут на бойню за господские интересы, что эскадра к бою не готова и никогда не будет готова – таковы порядки в государстве (а представителем Бога на корабле является «батюшка» – отец Паисий, умишка которого хватает только на то, чтобы изымать сочинения Льва Толстого из судовой библиотеки)… Несложно представить, что будет, когда к такому парню придут большевики и скажут: «Тебе нужен