Записки гарибальдийца - страница 15

Во всем городе не видно было следов никаких работ, хотя все мастерские и магазины были отперты: всё народонаселение толпилось на улицах. Неаполитанцы рождены для праздников и демонстраций, и им давно не представлялось столь удобного случая к проявлению их природных наклонностей.

Походная жизнь приучает человека к беспечности, к недуманию ни о прошедшем, ни о будущем; она вообще пошлит человека и во многом делает его похожим на ребенка. Совершенная неизвестность дальнейшей нашей участи не давала нам составить себе какое-либо определенное понятие и о настоящем. Мы несколько дней пробыли в Неаполе, и совершенно безо всякого дела. Утром нужно было являться к рапорту в казарму Гранили, где стояли два батальона, образованные из остатков бригады Кастель-Пульчи, и целый день был совершенно в нашем распоряжении. Но так как с часу на час ожидалось приказание отправляться и еще неизвестно куда, – во всяком случае, однако, на тяжелые труды и лишения, – то мы и пользовались днем, то есть проводили его самым бесплодным образом. Мало-помалу собирались новые войска. Первый вслед за нами пришел батальон Маленкини[61], сильно пострадавший в деле под Милаццо. Беспорядок был общий; всем прибывшим отрядам нужно было переформироваться.

Гарибальди поселился в Palazzo d’Angri на [виа] Толедо, и в первые дни почти не выходил оттуда. Квартира его состояла из одной комнаты с балконом, с которого он иногда говорил с народом, постоянно толпившимся на улице вокруг дома. Рядом с комнатой диктатора была небольшая круглая комната, бывший будуар хозяйки дома; здесь Гарибальди давал свои аудиенции. Некоторые приближенные к нему офицеры, и в числе прочих полковник Миссори[62], командовавший гвидами и формировавший в это время уланский эскадрон, жили в том же доме. В бывшей бальной зале накрывался большой стол, приборов на пять-десять, для генералов и офицеров штаба, и Гарибальди редко обедал с ними. Из известнейших сподвижников Гарибальди при нем были: Сиртори[63], начальник его штаба, Козенц[64], командовавший 16-й дивизией, впоследствии военный министр, и Мильбиц[65], герой 1848 года, под начальством которого Гарибальди в Риме успел приобрести себе такое громкое имя. Тюрр[66] и Биксио, страдавшие от недавно полученных ими ран, явились позже. Как только доставало у диктатора время на все разносторонние занятия, которых требовали от него обстоятельства! В одно и то же время он составлял новое министерство и организовывал свою маленькую армию; многие его декреты, с восторгом принятые народом, касались весьма различных административных отраслей.

Между тем жизнь наша текла невозмутимым путем три или четыре дня; время проходило между кофейными и театрами. Новые войска прибывали, и в самом Неаполе формировались батальоны горцев Везувия[67] и морской пехоты. Замечательно, что при этом громадном стечении волонтеров всех сословий, всех наций, ни разу не был нарушен порядок, ни разу не дано жителям повода жаловаться на нарушение их прав. Прибавьте к этому, что бо́льшая часть вновь прибывших не были размещены по полкам, многие даже вовсе не внесены ни в какие списки, значит, не имели над собою никакого начальства; нигде ни жандарма, ни плац-офицера, никакого признака полиции.

Это было время энтузиазма, искреннего увлечения. Лица всех неаполитанцев, даже пошлые лица лавочников, так редко что-нибудь выражающие, дышали чем-то праздничным; каждый лаццарон