Сейчас, здесь, в моей больнице я оказался в самой гуще, эпицентре процедур. Меня таскают всюду и везде, подключают к электричеству, размагничивают, подмагничивают, макают в ванны и сушат на солнышке на подоконнике. И я думаю – это неспроста. Тем более, не забывайте – я здесь не абы кто, а важная экспериментальная фигура с дополнительным пайком, в виде стакана разбавленного молока на каждый день. Всё на мне, всё на мне…
Итак, переходим к процедурам. Пойдёмте, я вам всё тут покажу и расскажу хорошенечко. Комбинат процедур это особый, свой собственный, таинственный и загадочный мир. Загадочный тем, что простому человеку бывает совсем не понятно как что устроено, как это работает и зачем вообще это надо? А таинственный тем, что посвящённые в эту тайну служители процессов вам никогда её ни за что не откроют, ни при каких обстоятельствах, как масоны, свято охраняющие свою мистическую культуру от непосвящённых. А, может, и сами не знают. И тогда эта тайна становится ещё крепче и нерасколистей. И здесь у них есть свой Главный. Наш Главный – он для всех главный. Над всеми. А у них тут, у процедур, промеж того, есть ещё и свой, персональный магистр. Начальник, стало быть, над ними именно над всеми. По ранжиру так положено. Серьезный такой, солидный. Интеллигентный. Импозантный мужчина. Такие женщинам нравятся: добрый и крепкий. Есть в нём стержень. Но он, этот стальной и крепкий стержень, как будто укутан в мягкую вату. К такому только нежно прижаться. И будет хорошо. А вот, если, грубо и с разбега, то и расшибиться можно, больно удариться. Вот поэтому, к таким женщины и льнут, прижимаются, как кошечки, обретшие хозяина: с лаской, нежностью и подобострастием. Я отвлёкся. Пардон-те. А он меж тем всё время что-то пишет с серьёзным выражением лица, вдумчиво вдаваясь в детали своих мыслей и ответственно доверяя их форматной бумаге. В первый раз, во время нашего знакомства он мне показался несколько суровым, жестким и нелюдимым. Он всё время, пока я был у него, что-то писал, перелистывал, снова писал и потом перечитывал написанное, сверяясь сам с собою и, кажется, не обращая на меня никакого внимания. Каким маленьким я казался сам себе в этот момент, сидя перед ним, таким большим, на низеньком, холодном диване обтянутым ненатуральной кожей, скорее даже клеёнкой. Было ощущение, что вот сейчас, ещё чуть-чуть, и диван, согретый мною, подтает снизу, и мы выплывем с ним из кабинета, так и оставшись незамеченными и не признанными. А ещё подумалось тогда, что диван этот стал таким низким, будто придавленным к полу, от постоянного пребывания в одном кабинете с таким суровым, молчаливым и несколько угрюмо-мрачным человеком. Диван попросту уже прижался к полу, как мог, вжался в старый затёртый линолеум, придавленный гнетущей, тяжёлой суровостью неразговорчивого магистра.
А потом ничего так. В следующие разы моего посещения мне он даже понравился. Он и сначала мне понравился, есть в нём что-то такое по-настоящему умное, интеллигентное, не от дураков. А потом так совсем. Он вдруг, постепенно, начал разговаривать со мной, даже шутить. Оказалось – у него превосходное чувство юмора. Да и сам он оказался очень добрым человеком. Я даже не удивлюсь, если у него в телефоне свои котики есть, ласковые и пушистые, которых он очень любит. Но он мне про них никогда не рассказывал и ничего не говорил. Котики это слишком личное. Сокровенное. А мы с ним ещё не на той "короткой ноге", чтобы доверять такие подробности личной жизни. Хотя, я бы ему, безусловно, показал своих котиков. Но они у меня там, в приёмном беспокое. В телефоне, где-то в глубине тёмного шкафа под замком. Интересно – а он может помочь мне их оттуда вызволить? Может устроить мне побег и выкопать в свободное от работы время подкоп? Надо будет с ним на эту тему поговорить. Пятками чую – наш человек. Да ему и самому будет интересно и захочется посмотреть на моих котиков. Ради этого можно на многое пойти.
