Да, мой друг: я был слегка обижен таким приёмом.
– Нет-нет; всё в полном порядке. – Поспешил заверить меня трактирщик. – Просто сразу видно, что вы – не местный, хоть и речь ваша на нордике нашего, троннарского говора. Видите ли…
Тут он замялся, как бы раздумывая, говорить ли определённые вещи незнакомцу.
– Слишком много приезжих, другъ. – Вставил словечко один из постояльцев, делая упор на «ъ» – обычно это было характерно для восточных нордов, но никак не западных, к коим примыкаю я – стало быть, они и сами не совсем уж коренные?
– Что верно – то верно, – подтвердил другой, – много чужаков с большой дороги, и непонятно, что у них в голове.
– Уйма мигрантов, – кивнул мне третий, – Ъ, и это в нашу-то холодную страну!
Я был знаком с этим произношением, с этим выговором: «Ъ» на вульгарной, варварской нордике означал нечто вроде союза «да», или «угу», либо любое другое междометие; произносилось же это несколько по-тюленьи – такой специфичный, гортанно-булькающий призвук, воспринимаемый на слух как глубокий, но короткий, отрывистый «ар» (соответственно, двойной такой звук выглядел как «ар-ар»). Таким образом, «ъ» означал некое неоспоримое подтверждение уже сказанному – такого рода утверждение, которое легко можно проверить. Так что мне, Кердику-краеведу и лингвисту со стажем, не пришлось краснеть, как если бы я не понимал, о чём идёт речь. Но здесь зашла речь о миграции. Куда – понятно, но кого и зачем?
Похоже, на моей физиономии был написан гложущий меня вопрос, потому владелец таверны ответствовал мне следующее:
– Одни говорят, у нас цены не такие кусачие; другие – что уровень жизни получше. Хм, и то и другое вполне можно оспорить!
– Также и то, что Фантазия-де не вечная, и температура Великого океана всё выше. – Нашёлся кто-то.
– Не знаю, не знаю, – не согласился тут я, – Как по мне – Море мерзлоты всё такое же студёное!
– Да вы кушайте, кушайте! – Предложил Гудлейфр Кроекер – так звали хозяина этой гостиницы. Похоже, он окончательно удостоверился в том, что столичный гость не представляет никакой опасности. И то верно – с меня вышел бы плохой обманщик и ещё более никудышный воин.
В это время появилась горничная с подносом и при словах «кушайте, кушайте» бросила как бы в никуда фразу «ну вы жрёте», что стало для меня ложкой дёгтя в бочке мёда.
Действительно – я был столь голоден, а хряковепрь – столь восхитительным, столь упитанным, столь хорошо прожаренным, что я заказал себе ещё и горлануса – птицу, по своим вкусовым качествам не уступающую ни фазану, ни куропатке, ни любой другой.
– Ешьте, – повторил мастер Кроекер, – ибо недалёк тот день, когда запретят и молочко, и курочку, и яйки, а на тарелке будет господствовать лишь трава…
– Почему это? – Удивился я, не понимая.
– Эх, вы! А ещё столичные! Не знаете ничего… А ведь не далее, как с месяц назад пришло распоряжение, что всю пищу теперь берут под строгий контроль; что вскорости все мы вегетарианцами окажемся – против своей воли.
Я не стал говорить, что путешествовал не спеша в течение нескольких месяцев, а потому не ведал ни о каких новшествах относительно пищевой отрасли.
Сомлев, я на ватных ногах поплёлся наверх, держа в руке ключи от своего номера. Теперь, наевшись всевозможных яств, побаловавшись также и квасным, я провалился в спасительный сон – первый такого рода после недель скитаний, недель блужданий.
