Записки о прошлом - страница 2




В пятом классе я три месяца встречался с Анастасией П. Мы всем классом ехали в Великий Устюг, к Деду Морозу. Первым о моем чувстве узнал лучший друг, один из немногих, который общался со мной без корыстных побуждений. Вагон плацкарта, на столе ритмично постукивает чай в узнаваемом подстаканнике. Я долго жду, выбираю момент, когда градус всеобщего веселья спадет. Зову друга отойти и поговорить наедине, признаюсь в своем чувстве к Анастасии и прошу совета. Оказывается, что он тоже влюблен в нее и в этой же поездке признается в своих чувствах. Мы ругаемся каждый день, атмосфера сказки, в которую погружают нас экскурсоводы, сейчас кажется особенно фальшивой и только действует на нервы. Путешествие близится к концу, мы сидим на вокзале и ждем прибытия поезда. Я нахожусь в весьма подавленном состоянии и не замечаю, как Анастасия сама подходит ко мне. Она зовет меня по имени и говорит: «Я недавно узнала, что нравлюсь тебе. Это так?» Я отвечаю утвердительно, после чего она понижает тон до мягкого шепота и продолжает: «Знаешь, Игорь, ты мне тоже очень нравишься. Я бы хотела, чтобы ты был моим парнем». Трудно описать эмоции, которые я испытывал в этот момент. Пожалуй, только любившие хотя бы однажды люди поймут мое безграничное счастье. Позже окажется, что друг подошел к Анастасии и рассказал о том, что я к ней чувствовал, умолчав о собственной симпатии и многодневных ссорах. С печалью сообщаю, что через несколько лет наши пути разошлись и мы постепенно перестали общаться.


Первоначальное счастье быстро прошло. Она бросала меня 2 раза, после каждого из которых я подобно верному псу прибегал к ней с просьбами простить меня непонятно за что. У меня было немного своих сбережений, на которые я купил красивый браслет из лунного камня. Мы с мамой ходили по магазину и выбирали его, я расспрашивал ее о тонкостях отношений и чувствовал себя совсем взрослым. Позже она передарила его подруге, потому что не хотелось тратить деньги на новый подарок. Последнее расставание было самым тяжелым. Шел сильный снег, на мне не было ни шапки, ни перчаток. Я снимал их за первым поворотом от дома, потому что зимняя одежда делала меня только более страшным. Мы общались больше часа. Она несколько раз уходила в свою квартиру, смотрела на меня из окна и возвращалась вновь. В конечном счете она оставила попытки объяснить мне свое решение и сказала: «Посмотри на себя. Кто с тобой ТАКИМ будет встречаться». Я шел домой и разбивал ногой огромные горы снега. Только так с самого детства удавалось успокоиться. Я ненавидел себя, но вымещать эту злость на собственном теле было чревато последствиями, так что я перемещал это чувство на неодушевленные предметы, разрушая их. Со снегом это работало особенно хорошо, потому что его можно было дробить на части, продлевая момент. На последних уроках разрядился телефон, и по приходе домой я узнал, что родители думали заявить о моей пропаже. Все кричали, заставляли поклясться, что я не пил и не курил (как ни странно, но я даже не задумался об этом, когда мое сердце разрывалось на части), требовали больше никогда так не делать.


Каждое лето родители отвозили меня на дачу, где приходилось проводить все лето за исключением нескольких недель, когда мы покупали вещи на следующий сезон или посещали одну из множества больниц, от одного вида которых меня тошнило с первых лет сознательной жизни. У меня достаточно редкое кожное заболевание, которое так и не смогли нормально диагностировать. Все диагнозы ставились исключительно в устной форме и под знаком вопроса (что я, к удивлению своему, обнаружил только в семнадцатилетнем возрасте, когда на горизонте появилось слово АРМИЯ).