Все же, дело, по-моему, в том, что уже в начале своего появления на сцену Гамлет подозревает что-то неладное в смерти своего отца. К дяде он относится недружелюбно с первого же слова, и не из‑за того только, что он занял отцовский престол и женился на матери: смутно Гамлет чувствует в нем своего личного врага и недоверчиво относится к его ласковому обращению: «поближе сына, но подальше друга»147, – вот что является у него ответом на приветливое обращение дяди. Чувствуя в нем личную вражду, Гамлет неясно должен чувствовать, что она стоит в какой-то связи с престолом, а может быть, и с умершим отцом, смерть которого произошла достаточно внезапно для того, чтобы не мочь возбудить, на благоприятной почве, подозрений. Не допусти мы такого предчувствия, как объяснить столь быструю почти уверенность в наличности злодейства, явившуюся как следствие одного лишь слуха о пришествии тени отца?
Неловко что-то здесь: я злые козни
Подозреваю!..
Злодейство выступит на свет дневной,
Хоть целой будь засыпано землей, —
говорит Гамлет после ухода Горацио и офицеров (д. I, сц. 2).
А на вопрос королевы: «Что ж тебе тут кажется так странно?» (т. е. что смертный отец умер) – Гамлет отвечает: «Нет, мне не кажется, а точно есть» и пр.; затем заключительная фраза монолога по уходе короля и королевы: «Тут нет добра и быть его не может».
Впрочем, эти две цитаты могут быть объяснены иначе, контекстом, который я, к сожалению, не знаю по-английски, но восклицание Гамлета после сообщения Горацио о тени – при другом толковании будет непонятным и психологической натяжкой.
С другой стороны, изумленье Гамлета при первом слове тени о мести является вполне искренним и говорит как бы о внезапности открытия. Но это только кажущееся впечатление: это изумление, связанное с ужасом, гораздо больше говорит о том, что человек, втайне подозревавший что-то ужасное, вдруг слышит подтверждение своих догадок и пугается как оттого, что то, что он считал возможным и вместе невозможным вследствие чудовищной ужасности его, оказывается действительным; так и оттого, что в то же время принимает это как новое сообщение, т. к. сам в нем себе никогда не признавался вполне отчетливо и до конца, а только чувствовал, как что-то смутное.
Для чего он так страстно рвется за призраком, если не думает услышать от него раскрытия тайны? При словах тени: «И отомстить, когда услышишь…» Гамлет настолько парализован внезапно появившейся уверенностью в истинности своих подозрений, что может воскликнуть только одно: «Что?» – выражающее и ужас, и отчаяние, и негодование, и нетерпение вместе с боязнью услышать дальше. Второе восклицание: «О небо!» – выражает уже одно отчаяние. Реплика: «Убийство?» – произносится почти машинально, беззвучно, когда ужас парализовал всякую интонацию.
Дальше Гамлет уже оправился и загорелся злобой, жаждой мести, нетерпением узнать все до конца, чтобы сейчас же затем приступить к действию: «Скажи скорей!..» и пр., и наконец опять отчаянное, разбитое: «О ты, пророчество моей души!», второй раз подтвердившееся подозрение…
Что касается до причин медлительности Гамлета, мне кажется, они достаточно ясно высказаны в последнем монологе II действия:
А я, презренный, малодушный раб,
Я дела чужд, в мечтаниях бесплодных
Боюсь за короля промолвить слово,
Над чьим венцом и жизнью драгоценной
Совершено проклятое злодейство.
