Записки обыкновенного человека. Книга третья - страница 13

У Курского вокзала стою я, молодой,

Подайте Христа ради червонец золотой…

Оказывается, делая добро, нужно уметь рассчитывать свои силы. Мой друг, получив такую возможность и помогая налево и направо деньгами, породил множество стремлений и надежд в людях, но вскоре иссяк, оставив после себя массу недостроя. Все разошлись, оставив его в одиночестве, – не рассчитал. До сих пор не знаю, что это было: добро или желание самоутвердиться за счёт временно появившихся у тебя средств и возможностей. В любом случае доброделание – это не подачка, а целевое действие, имеющее под собой здравый смысл. Помогать не задумываясь, есть показатель собственной глупости. Наркоман и алкоголик тоже нуждаются в помощи: первый – в дозе, а второй – в бутылке, но вы же не станете это делать. Если же кто скажет мне о евангельской истине для творящего милостыню, где левая рука твоя не знает, что делает правая, то позволю себе напомнить, что есть еще и притча о сеятеле. В общем, голову терять всё равно не следует.

Доброделание сродни врачеванию: взялся – доделывай до конца! Было бы странным, если бы врач бросил вас на полпути к выздоровлению, и только потому, что иссяк в нём запас терпения, хотя такое сегодня – не редкость, особенно в коммерческих клиниках. Правда, там даже не терпение, а ваши деньги всё решают: закончились – лечитесь дома и сами, а выживете или нет, это никого не волнует.

Подлинное доброделание чем-то похоже на благотворительность и меценатство, когда ваша помощь осознанно идёт тем, кому она не просто нужна, но и оправдана при этом делами: есть результат, есть плоды, есть смысл.

Так что не раскидывайтесь деньгами, не играйте в добреньких и не приучайте людей к вашим подачкам, чтобы не сделать им больно, как только ваши запасы иссякнут. Будьте умнее. И ещё: не забывайте, что не всё измеряется деньгами, а потому учитесь подлинному добру – умению и словом, и делом, и мыслью, и хорошим отношением помочь человеку.

В конце концов, добрый – это не просто тот, кто протянул вам руку помощи, но и тот, кто сумел вас этой самой рукой и вытащить. Да, это не просто, а кто говорит, что делать добро – легко? Может, поэтому незрелые добрые намерения и ведут в ад. Как бы там ни было, но я абсолютно уверен, что подлинное добро – это всегда результат, и результат положительный. Потому как таким людям всегда помогает Бог, а в этом случае поражений не бывает.

Как-то раз одна моя знакомая, побывавшая в состоянии клинической смерти, поделилась: «Знаешь, я сразу даже не поняла, что умерла. Чувствую, что у меня нет тела, и всё. И когда я поняла, что это не сон, а конец, то ужасно расстроилась». В этой истории меня удивили две вещи: первая – сам переход, хотя что-то подобное я слышал не только от неё, а второе – то, что она расстроилась.

Мне кажется, что человек может испытывать полноценную радость от жизни только в одном случае – когда он преодолеет страх смерти. Думаю, что экстремалы, постоянно рискующие собственной жизнью, относятся к категории самых трусливых по отношению к смерти. Парадокс, но это так. Не зная её в лицо, они как бы пытаются с нею встретиться, но при этом остаться в живых.

Какое-то время, ещё в юности, я работал медбратом в больнице, и мне иногда приходилось отвозить умерших в морг длинными подземными переходами – такие есть почти в каждой многокорпусной клинике. Работа есть работа, но признаюсь, всегда при этом испытывал страх, который никак не мог определить. В одно из ночных дежурств меня позвала сестра с соседнего поста и попросила отвезти покойника в потрошильню – так, вполне оправданно, здесь называли анатомичку, поскольку из умершего вынимается всё, что можно достать, вплоть до мозга и выбрасывается, так что утешительного и впрямь мало. Время было за полночь, но оставлять тело в отделении было нельзя по этическим соображениям. Я поинтересовался, кто находится под простынёй, и выяснив, что это женщина, вызвал грузовой лифт. Пьяный лифтёр цинично пошутил в адрес новопреставленной, а заодно и мой, и спустил нас в подвал. До морга было минут десять езды по туннелям, отделанным белой плиткой и подсвечиваемым холодным галогеном. Проехав один поворот, я остановил каталку, сел на корточки и закурил. В те годы я еще курил, и это нередко придавало мне уверенности в подобном положении. Сидя, я смотрел на свисающую руку с почерневшими ногтями и длинные тёмные волосы, болтающиеся из-под простыни. Не знаю почему, но тогда меня потянуло подойти к покойнице и сдвинуть с её лица простыню, что при моей-то впечатлительности было просто безумием. Какое-то время я сопротивлялся желанию, но совершенно непреодолимая, неведомая мне сила заставила это сделать. Дабы не описывать увиденного, ограничусь только одним: в тот раз я впервые почувствовал абсолютную власть умершего над собой. Как только я это сделал, то сразу понял, что теперь не я, а она или её тело мною руководит. Односторонняя связь не позволяла мне принимать собственные решения, и теперь не я вёз её в морг, а она меня, и выбора у меня не было. Именно тогда я впервые почувствовал связь между жизнью и смертью, где последняя, благодаря своей законченности, имеет чудовищную власть над суетной неопределённостью, именуемой нами жизнью.