Записки Обыкновенной Говорящей Лошади - страница 45

На примере этих часов видно, до какой степени в СССР в 1930-х молодежь – и не только молодежь – была обделена.

У нас в институте все вечно менялись одеждой. Я, к примеру, довольно долго носила красную кожаную куртку своей тогдашней приятельницы Агнессы Кун, дочери знаменитого венгерского революционера Белы Куна, к тому времени уже посаженого в СССР в тюрьму, а может, и казненного. Ну а Агнесса Кун, отдав мне поносить свою куртку из отличной кожи, ходила в моей доморощенной синей куртке из свиной кожи…

А вот часы взял поносить не то студент истфака, не то философского факультета, по имени, кажется, Вано Джапаридзе. Других часов у меня, конечно, не было. Но как отказать?

Прошло несколько недель, и я решила, что пора часы забирать. Но тут выяснилось, что Вано взял академический отпуск и отбыл к себе на родину в Грузию. Очевидно, чтобы продемонстрировать «Омегу» своим друзьям и знакомым. Я запаниковала. Но Вано вернулся и был возмущен до глубины души моей реакцией… Как я могла подумать, что он часы зажулит?..

Но «Омега», два красивых платья и синие замшевые туфельки, так сказать «дары волхвов», были в моей жизни только однажды. И в жизни других девушек моего поколения такие «дары» либо тоже появлялись как «мимолетное виденье», либо вообще не появлялись.

Как же мы жили?

К счастью, в России в 1930-х еще не перевелись отличные портнихи и портные. Ученицы знаменитой русской портнихи Ламановой шили не хуже, чем прославленные кутюр в Париже. Отлично шила и кремлевская портниха – мать хрущевского зятя Аджубея. Они и прививали хороший вкус новым поколениям.

А главное, в России появились тысячи умельцев.

По вечерам умельцы садились за старые зингеровские швейные машинки и начинали шить и перешивать. А другие умельцы на спицах или крючком, а некоторые и на вязальных машинках вязали джемпера, платья, платки, шарфы, шляпки… И наконец, третьи – перекрашивали старые спорки.

После войны каждая женщина, если бог не дал ей способности шить, вышивать, вязать, поднимать петли на чулках, имела свою портниху, свою вязальщицу, свою белошвейку для шитья поясов и лифчиков, иногда и своего сапожника… Причем большинство этих спецов-самоучек работали на государственной службе и занимались совсем другим делом.

Помню, что, по слухам, хорошие туфли покупали… в Большом театре. И в том же Большом приобретали темные очки…

У меня с Большим театром связано другое: там были хорошие красильщики-профессионалы, и один из них перекрашивал мои распоротые платья и пальто. Но вот однажды мой красильщик не захотел красить в красный цвет светлую шерсть, предложил покрасить ее в темно-голубой или в светло-синий. В то время в Большом готовилась опера «Садко», а в «Садко» было много сцен в «подводном царстве»…

Были у меня и свои абажурщики: пожилая пара, которая жила за городом, но к себе не пускала. Боялась соседей. С ними встречались прямо-таки в чистом поле. Он делал каркас для абажура, она обшивала каркас шелком…

Даже в «ящиках», в засекреченных институтах, работавших на оборонку, мастерили ширпотреб. Так, в НИИ мужниного брата Азара стеклодувы выдували елочные украшения и, по-моему, самогонные аппараты. Хотя самогонные аппараты мастерили все, кому не лень.

Наша Ася, моя падчерица, фармацевт, делала иногда питательные кремы. В конце 1950-х – начале 1960-х дома варили губную помаду и даже мыло, а в 1970–1980-х – джинсы.