На финише, как и все, кто тянул лямку на моём месте до моей инкарнации (течение кадров там было енисейским), я в глаза ненавидел эту газету. Плюс, она чертовски пачкала руки. Но в страницах и шрифте Фигаро, как в синей пачке Житана, сквозило нечто подлинно парижское. Политическая возня меня не оживляла. Убеждён, что политики одинаковы по мясу и шкуре вне зависимости от лагеря, к которому себя примазывают. Они напоминают адвокатов. Достаточно день провести в суде, чтобы врубиться, насколько адвокаты, прежде всего, похожи друг на друга. Одна почва, одна трава. В суде козлу ясно, что рылом торгуешь на товарищеской встрече двух собутыльников. Только вместо мякиша, катаются судьбы. Победить, руководствуясь одними правилами – принцип всякой игры (преступление – нарушение правил). Круглая мысль мерещится истинной, а пар – дело напускное. Думают, что театр на Западе перекинулся. Нет, он живёт, переместился только на более действенные подмостки. В суд, в парламент, в кое-какие другие места.
Две передовые газеты Le Figaro и Le Monde, по существу, знаки на крыльях, не самолётных – политических. Правое, левое. Чаще покупают газету, как футбольный хулиган кладет на шею махровый шарф любимого клуба. С понтом, как говорят французы, объявить свой цвет. Для своих – и чужих. Знак единства единомышленников, и вызов противника к бою. Мы уже в игре, готовы к кровопролитию, нам не обязательно гнить в ожидании очередного матча. Мы – не зрители, мы – участники. То же и тут. Идёт человек, держит под мышкой газету. Навстречу другой. Оба узнали друг друга, разговаривать нечего. Экономия, баста.
Я листал Фигаро из провокации. В принципе, я предпочитал France Soir. Там печатались запиздонистые криминальные отчёты, но в газету Франс Суар раньше других закатили цвета, а на мой вшивый взгляд, газета, как и хорошее кино, должна быть исключительно чёрно-белой.
В остатке получалось, что я читал газету класса, к которому с рождения принадлежал. На работе я брал экземпляр, иначе читал подшивки в кофейнях, газету я не покупал (свободных 4-х с половиной франков никогда не было). Помимо информации и криминальной хроники, там попадались объявления о работе. Как и грибнику, с этой целью вставать нужно было как можно раньше. У разносчика, в данном случае, была привилегия. Жаль, не было шкатулки, как у Павла Ивановича, иначе бы я многое туда сложил. Прогнозы погоды (я заметил) часто не совпадали с действительностью. Может, подобно заявлениям в КПСС, они косили на особый литературный жанр, а простодушные энергумены почитали их за пророчества. Погода меня не интересовала, я смаковал короткие сводки, как японские танки. Солнечно. Малооблачно. Дождь. Погода удивила жителей и гостей столицы ливнем, градом и снегом.
У газеты есть особенность – её не перечитывают. Она одноразовая, как презерватив. Газета тоже предохраняет. Она бережёт от реальности. В лучшем случае, это вакцина против болезни, которая называется жизнью. Кукуешь, типа, в бистро, сюсюкаешь с кофе, накуриваешь себе двусторонний рак лёгких и узнаёшь, что за горами война. В центре какого-то континента наводнение смыло всё на хер. А землетрясение, которое последний раз наблюдали в 1237 году, всех потрясло. Сидишь потрясённый, затягиваешься раком, нюхаешь кофеин, и самая ничтожная жизнь кажется уже радужной. Главное, в полной безопасности. Переживаешь, возмущаешься, поддерживаешь, обвиняешь и почти наказываешь, но при этом, ты в полном порядке.
