Других стигматов на моём теле не наблюдалось, но, всё равно, в наличии имелись признаки деградации. Не знаю, были ли у меня в семье самоубийцы, но дед, служивший в НКВД, с собой не покончил. Он умер достойно, на кровати, привинченной винтами к полу казённой квартиры в Калашном переулке. Его хоронили с музыкой, оружейными выстрелами и орденами, жеманящимися на шёлковых подушках, как китайские мандарины. И его рог изобилия (думаю) торчал даже в гробу, так сей Приап вожделел революцию и жаждал гибели врагов её.
Хвостовых придатков, лишних конечностей или дополнительных пальцев ни на руках, ни на ногах у меня замечено не было, но рожей я однозначно не вышел. Голова неправильная, уши острые. Нос приплюснут и сдвинут немного в сторону. Не от ударов (от ударов он только выпрямлялся), а так. Или от удовольствия, не пойму. Нижней челюсти моей никакой удар был не страшен (жалко, что у психики такой челюсти не было). Соответствия размеров между мыслительными и жевательными аппаратами тоже не наблюдалось. Уши были без складок и завитков не по причине, так называемого, морелевского уха, а из-за того, что в юности я занимался вольной борьбой. С мочеполовым аппаратом всё было в порядке, так как только малая величина члена и недоразвитие яичек, а также отсутствие одного из них, гермафродизм и двурогая матка считались признаками деградации. Я не был тучен, даже наоборот, несмотря на постоянный аппетит, мои рёбра прекрасно прощупывались.
Чтобы доставить авторам удовольствие, мне бы хотелось иметь волчью пасть и заячью губу, еврейские и негритянские крови, быть гомосексуалистом с тенденциями трансвестизма, но, ни того, другого и третьего у меня, к сожалению, не было. Несмотря на перечисленные признаки, я много занимался спортом, говорил на нескольких языках, много читал, грамотно играл в шахматы, прилично рассказывал матерные анекдоты и весело проказничал, так что пользовался у женского пола, скорее, спросом (не таким, скажем, как Шина, но всё равно). Даже моя застенчивость (говорят) была плюсом, но я никогда не умел и не хотел её использовать (Эльза не раз меня в этом упрекала).
#06/1
Budapest. Мanifestation monstre. Des dizaines de milliers de Hongrois ont demandé que l’anniversaire de l’insurrection de 1956 devienne fête nationale (Figaro, 16 mars 1989) [12]
Маршрут блуждал по всему городу. Кварталы Парижа отличаются один от другого, так что Шине (думаю) было интересно. Но он никак не мог успокоиться, его тоже учили, что хорошо, а что плохо, и как отличать чёрное от белого. Вот он и отличал. Я работал курьером, возил кровь и другие фрагменты людей на анализы, таскался по больницам и богадельням, в институт Пастера и т.д.
– Ты же, Кадли, приличный человек (говорит), как ты можешь заниматься, в буквальном смысле, говном?
– Я (говорю) не вижу в этом труде ничего неприличного. Кровь я не сосу, мочу ничью не тырю. Говно тоже нужно возить. Эмигрант есть эмигрант, он работу не выбирает, что подвернётся, в то и врубается. Оказавшись во Франции, где никто тебя не ждёт, какой бы ни была твоя прошлая жизнь, ты (считай) самое презренное сословие. Амбиции только увеличивают гротеск.
– Вот я и говорю (он).
– Что (я)?
– То (он)!
– Белые эмигранты (спрашиваю) работали тачковозами? Работали. Я за пять лет, знаешь, сколько отзалупил всего? Но таксистом теперь стать нелегко, лицензия стоит денег.
