НИР была одной из первых, всецело посвященной алгоритмам обработки гидроакустических сигналов и цифровой технике, их реализующей.
Как первый заместитель научного руководителя я выполнял его обязанности. Высокому (выше институтского) начальству нужен был ответственный, с которого можно спросить.
Тех, кто занимался «Ритмом», пригласили к Алещенко. Кроме меня, там присутствовали Галя Симонова, Юра Шукевич, Сережа Якубов, почему – то Игорь Горбань и, вероятно, Лёпа Половинко.
Алещенко сообщил, что нужно принять решение о о научном руководителе «Ритма». Мне эта постановка показалась странной, я как – то не мог представить кого – нибудь со стороны, кто мог бы выполнять эти обязанности. Юра и Галя тоже удивились, но высказались в том смысле, что это должен быть я. Поддержал и Сережа Якубов, хотя с некоторой заминкой. Игорь Горбань – студент – практикант, до этого рта не открывавший, оказывается, тоже имел возможность высказаться, но и сейчас этой возможностью не воспользовался. Не помню, был ли при этом «консильере» Кошембар. Алещенко согласился с тем, что руководителем буду я и тут же перешел ко второму вопросу, что делать с наследием Коли Якубова. Нужно как – то если не увековечить, то как – то продлить память о нем. Может быть, развить его результаты. И защитить его диссертацию. По поводу первого высказывания я собирался объясниться с Алещенко отдельно, по поводу второго я даже не знал что сказать. Возможность защиты за умершего человека диссертации (а она уже была переплетена, и плакаты тоже были готовы) как – то трудно было представить. Оказывается, я ошибался. Как и в цели всего спектакля, устроенного О. М.
Но об этом я расскажу позже, как и об Игоре Горбане. Он был не первым «сыночком», с которым пришлось сталкиваться за время работы в ящике (первым был Юра Хрущев), но самым «проникновенным», наподобие нейтрино. Про дочек и сыночков читайте в приложении А.
«Благословение» Алещенко было не последним этапом в моем назначении. Вскоре состоялся партком, на котором рассматривался вопрос о возможности моего назначения на должность научного руководителя НИР «Ритм».
Никаких вопросов о науке там не было. Интересовались моим морально – политическим обликом. Не знаю, было ли ознакомлено руководство парткома с выписками из папки доносов на меня в режиме, или все ограничилось одной «объективкой», но мне устроили форменный допрос с пристрастием. Одним из вопросов, доставших меня, был вопрос, хожу ли я в театры. На что я ответил, что после того, как оперных звезд забрала Москва, в киевские театры я не хожу. Кто – то чуть не задохнулся от возмущения. «Как же Вы будете нести культуру в вашу группу и в подразделения, которые будут выполнять ваши задания»? Про книги, журналы и другую «культуру» не спрашивали. Совсем некстати в голове стал крутиться гэг: «Де тепер Руденко Б., хто її тепер …?
И тут неожиданно на помощь пришел Гриша Коломиец. Он сказал, что в театре я разбираюсь, более того, широко пропагандирую передовые театры страны и патриотические пьесы в них. Гриша был не просто членом парткома, но молодым и перспективным замом секретаря (еще Илларионова). Кандидатом в большие начальники. Партком как – то на скаку остановился – вразнос тачанка не понеслась. А по внешнему облику и проявлениям многие члены этого парткома напоминали других – из анекдота.
Когда в двадцатых принимали в партию скрипача из Каганов, один из членов бюро решительно возразил, с мотивировкой, что тот играл на махновской свадьбе. «А ты – то откуда знаєшь»? — «Так я ж сам на ней дружкой был».
