Заповедный омуток - страница 16

Колян закурил, в пол прищура глядя на Гульфика:

– Диву даюсь, какая мерзость последнее время прет в вампиры. Никитенко, – он брезгливо смахнул пепел. – Пробы негде ставить. Андрюха – мразь, рядом стоять постесняешься. Без совести, без чести… Хотя, если честно, с честными работать тяжело, а иногда невыносимо. – Колян усмехнулся своему каламбуру. – Этот Кастрат очень современно себя обзывает – «Гламурный Подонок». Только почему «гламурный»? Подонок, он и есть подонок. Какие тут еще эпитеты, если совести нет?

– Да, – усмехнулся Петрович, – совесть не тот товар, за которым охотятся чиновники. Сами, работая в верном направлении, по капле выдавили ее из себя. На них теперь хоть пальцем покажи, сделают честные глаза и аккуратно нимб на макушке поправят.

– Понятие «совесть» не принимает критерия «объективности-субъективности», – перехватил тему Гульфик. – А, значит, не является понятием философским, и, может быть, вообще, понятием не является. Ничем не наполненное слово. Ну, конечно, мы из благородных, мы из рыцарей. Думаю, не забыл, Николя-сын пастуха, как колачивал Жуля-сына пастора?

– Припоминаю. Кстати, вспомни и Джульетту, которую мы думали, что соблазнили в сарае с пыльной овсяной соломой, а стали приобщенными.

– И сожгли сарай. Джульетта, которая сегодня? Тесен мир.

– Начальница Кастрата. Сейчас позвоню.

– Погоди, – Петрович поставил на стол недопитый стаканчик с вином и всмотрелся в лицо Гульфика. – Так у вас кровное родство? А Мнимозина?

Гульфик только теперь в ответ внимательно вгляделся в Петровича, и захолодело внутри. Проклял себя за неосторожность и легкомыслие. Спокойствие в прежде голубых, а сейчас старчески посветлевших глазах старика несло в себе отпечаток мудрой вечности, которая читалась в глазах только пяти братьев Ордена. Тех, кто управлял, повелевал и, если считал нужным, обрекал на смерть любого из вампиров. Один из пяти, правящих миром неживых.

– Судья!? – Гульфик поднялся со стула, попятился, споткнулся и, опомнившись, почтительно склонил голову. – Приказывайте.

Создавая «по образу своему и подобию»,

Бог наградил нас жадностью, завистью,

тщеславием, злобностью. Ну и Бог у нас!…

Размышляя о высоком…

– Садись. Так что, Мнимозина?

– Жорж Мнимозина из семьи потомственных Парижских палачей. Профессия всегда востребованная и денежная, а в те мрачные времена еще и уважаемая. – Гульфик засмеялся, и все улыбнулись вместе с ним. – Гильотины, на которой и мне случилось однажды оставить буйную голову, тогда еще не изобрели,…

– Помню, помню, – весело перебил Колян. – Приговоренный Робеспьер, едва сдерживал естественные позывы организма опорожниться, а вампир Гульфик ерничал и смеялся в закрытое маской лицо палача.

– Еще бы тебе не помнить, – Гульфик перевел смеющийся взгляд на Петровича и пояснил. – Коляну доверили зачитать приговор. Мы веселились, устраивая революции и перевороты по всей Европе. Погибали в бесчисленных сражениях и на дуэлях, уверенные, что бессмертие – это навсегда, жизнь не кончится, а молодость продлится вечно. Отвлеклись.

– Да, пожалуй, следует вернуться к теме, Петрович улыбнулся краешком губ. – Сейчас вы больше люди, чем тогда, а людям свойственно дорожить шкурой.

– Пытошный, жизнелишающий прихват Жоржева папа не занимал много места, – Гульфик усмехнулся, выговорив «папа» на французский манер. – В выходные и праздничные дни, он загружал инструмент в шарабан, давал сыну вожжи в руки и отправлялся на, как сейчас говорят, шабашки и калымы в предместья и ближайшее Подпарижье. Цена профессионалу всегда высока, папа работал не лениво, а потому и лишний таллер в доме водился. Папа, воспитывая наследника, заставлял колоть дрова и рубить сучья всем соседям. Юный Жорж скоро научился с маху делить вдоль десятисантиметровую соломину – точный глаз и верная рука, но, увы, не хотел просто и тупо сносить головы. Расспрашивал приговоренных, о чувствах, ими испытываемых, пытался узреть отлетающие от тела души, и довел папа до инфаркта вопросом, какого рода наслаждение испытывает он, когда голова казнимого отделяется от туловища? Осиротев, быстро спустил тяжким папиным трудом нажитое и стал своим во всех высоких Парижских притонах. Любитель оторваться в веселье. Помогал устраивать лотереи при европейских дворах. Делал деньги развлекаясь. Нарвался на Казанову, и тот убедил мальчика, что однополая любовь только половина наслаждений, но, кажется, мальчик не жалеет. Мнимозина – несерьезное крайне существо…