Да, мать вашу, это Маринка! И я ее в принципе трогать не должен. Но, сука, мозги по черепушке уже размазало. Тот чертов список и вовсе потерялся. Завтра соберу. Завтра все закрою и искуплю.
Водка, может, и охуенный антисептик, но против яда кобры бессильна. Физически или психологически, но я упорно ощущаю Маринкин вкус. Пошло расщепление. Взлетел уровень гормонов в крови. Вскружило голову. И я жажду получить новую дозу.
Под разлогими ветками кедров темнота в салоне Гелика сгущается. Машинально бью по кнопке, чтобы врубить нижнюю неоново-оранжевую подсветку. Хватает, чтобы увидеть перепуганное лицо провокаторши. Да всю ее увидеть… В паху лютая вспышка пламени.
– Снимай трусы. Все снимай, – требую хрипло.
– Ни за что!
– Снимай, сказал!
– Даня!
Такие ноты выдает, что меня на ржач пробивает. Это я и делаю. А одновременно с этим ловлю кобру и резко прижимаю к груди.
– Струсила, дочь колдуна? – выбиваю с той провокацией, которая обычно работает в обе стороны.
– При чем здесь струсила?! – тотчас возмущается Маринка. – Просто не хочу!
Она не пытается оттолкнуть. Сама ко мне прижимается. Но я зачем-то усиливаю давление.
– Считаешь, я идиот? – выдыхаю приглушенно. – Думаешь, не понял, что ты специально скинула эту депешу именно мне? Надеешься, не улавливаю все, что ты выдаешь, чтобы отравить мне кровь?
Маринка вздрагивает.
– Улавливаешь? – звучит сдавленно и крайне осторожно.
Я чувствую, как колотится ее сердце. Оно тарабанит прямо мне в грудь.
– Улавливаю.
– Ну и… Ну и дурак! Придумал тоже! Ха!
Проорав ряд этой чухни, отталкивается и вырывается. Взглядом бешеным пронизывает.
Я закипаю в ответ.
– Раздеваешься?
– Нет!
– Лады, – выдаю почти спокойно.
И покидаю салон. Не зацикливаясь на частоте и высоте своего дыхания, стремительно обхожу тачку и дергаю пассажирскую дверь. Обхватываю кобру рукой, вытаскиваю наружу и закидываю на плечо.
Маринка включает сирену. Визжит на всю округу так, что если бы кто-то вздумал искать, решил бы, что я ее тут насильно приходую.
– Даня… – возмущается, едва бросаю на заднее сиденье.
Я притягиваю за собой дверь и выдаю:
– Ори, не ори – пока ты, на хрен, не кончишь, я тебя не выпущу. С этим гребаным первым пунктом пора прощаться.
– Ты придурок… – выдыхает кобра абсолютно растерянно. Именно сейчас выглядит пьяной. – Я не разрешаю тебе к себе прикасаться… Я… Я… – лепечет взволнованно. – Ты мне противен!
– Да-да, это мы уже выяснили, – ржу я.
– Даня…
Продвигаясь по сиденью ближе, задираю на ней платье. Поддеваю пальцами трусы. Шумно выдыхая, бомблю хрипами зависшую на миг тишину. Вскидываю взгляд, чтобы найти ее глаза и всмотреться в них уже внимательно.
– Готова? На счет пять, окей?
Маринка хватает губами воздух и, покусав их, тяжело сглатывает.
– Окей, – сдается, как всегда, резко.
Ждал именно этого. Знаю же, что только из-за своей кобро-кармы любит поорать. А я все-таки способен ее укрощать.
– Раз. Два. Пять, – и сдергиваю с нее трусы.
– Боже, Даня! – визжит на самых высоких нотах. – А где, блин, три и четыре? Ты дурак… – последнее совсем тихо, потому как я на нее наваливаюсь.
Мечась взглядом между глазами и губами, ловлю дыхание. Прикидываю, насколько опасно снова ее целовать.
Зачем мне это? И ей зачем?
Заставить ее кончить могу без верхних лобызаний. Блядь, да, если по-чесноку, мог бы и, не снимая трусы, тупо пальцами. Но… Я горю каким-то странным огнем.
Что, если это пламя доберется до сети нервной системы, которую и без того рвет дикими разрядами?
