Сколько они тут меня хотят продержать? Протокол сразу не стали оформлять. Интересно, а я имею право на звонок, как показывают в кино? Или это только романтические американские фильмы нам об этом говорят, а суровая российская реальность твердит и устанавливает свои законы?
А кому мне звонить?! На свете нет близкого человека, который бы смог вытащить меня отсюда. У отца бизнес, но, насколько я поняла со слов мамы, он просил ему не писать и не звонить. Сказал, что свой родительский долг он выполнил алиментами и подарком на совершеннолетие.
Стоит ли мне, несмотря на его запрет, позвонить ему? Номер я подсмотрела в мамином телефоне. Если он, конечно, еще не сменил его.
Но что со мной будет, если он откажет? Не сломаюсь ли я окончательно от равнодушия человека, которого боготворила и любила, каждый день ощущала его заботу и любовь до десяти лет, но который исчез после и никогда не появлялся?
От бессилия, и морального, и физического, не могла даже сидеть нормально, а потому подтянула ноги и обняла себя за коленки. Все, что мне остается, — это ждать.
Ждать, когда меня спросят, сказать правду и надеяться, что меня поймут и отпустят, ведь не должны же за такое посадить. А может, штраф заставят платить? Но ведь я и этого не смогу сделать. Я, конечно, откладывала с каждой зарплаты по сто-двести рублей, и за полгода в «Заре» и полгода в ювелирном бутике собралось аж две тысячи рублей. Для кого-то эта сумма ничтожна, но для меня это новая сумочка, или джинсы и, может быть, еще кофточка на Люблино.
— Давай, шагай! — прорезается грубый мужской голос откуда-то издалека.
Открыла глаза и даже не сразу поняла, где я, а как осознала, дернулась и взвыла от боли. Я уснула на лавочке и окончательно продрогла. И теперь любое движение — это адская пытка. Голова гудит, в горле ощущение наждачной бумаги, губы высохли, руки и ноги ломит, я даже ощущаю, как болят ребра.
Озираюсь по сторонам. Могу ли я кого-то позвать на помощь? Придут ли? Через неимоверные усилия и движимая страхом быть застигнутой в не очень нормальной позе, постаралась опустить ноги. Но встать на них не удалось, и я рухнула прям на холодный цементный пол. Новая порция боли заставляет шипеть от отчаянья и бессилия. Потирая ушибленное место, встаю на колени и пытаюсь вновь заползти на лавочку, и именно в этот момент вновь слышу грубый хрипловатый голос позади себя.
Меня трясет уже не то от страха, не то от холода. Нахлынула паника, заставляя меня сжаться.
— Смотри, какая у тебя компания. Хех.
Так же продолжая стоять на четвереньках, оборачиваюсь — в камеру вводят женщину средних лет, в объемном пуховике оверсайз. Ее толкает полный мужчина, облаченный в полицейскую форму:
— Слышь, да я готов с тобой поменяться местами ради нее, — пошло шутит это противный мудак, вновь грубо пихает ее и сам проходит в камеру.
— Ты что, красотка, провоцируешь меня, а может быть, выйти отсюда хочешь, а? — и нагло оглаживает мою задницу своими мясистыми лапищами.
Хочу их стряхнуть, но вместо этого содрогаюсь от боли и падаю на локоть.
— Руки от нее убрал, — угрожающе шипит женщина, — не то заору, все отделение прибежит.
— Ладно, не кипишуй, не кипишуй. Она сама задницу подставила, да, кроха. Да ты и сама видела.
— Пошел, я сказала!
— Не зарывайся, тут я власть! — пытается восстановить свое лидерство, на что женщина лишь усмехается. Зло посмотрев на нее, он выходит из камеры и с размаху бьет решетчатой дверью, с грохотом ее закрывает.
