Запретная тетрадь - страница 13

Растрогавшись, я подошла к нему и сказала: «Может, хватит, Микеле?» Но сразу же пожалела, что произнесла эти слова. Я боялась, что он обернется и скажет мне: «В смысле, мам?», не догадываясь, что я застигла его в мечтаниях. Я готова была соврать, чтобы помочь ему во лжи, готова была пояснить: «Я имела в виду: хватит, пошли спать, поздно». Но он не ответил, он сжал мне руку. Тогда я испугалась. Я будто бы чувствую, что раз Микеле отдается этим мечтаниям, значит, у него не осталось надежды и он принял поражение. Но может, все то, что я уже некоторое время как будто бы вижу вокруг себя, – неправда. Может, виновата эта тетрадь. Мне бы следовало уничтожить ее, я точно ее уничтожу: это решено. Я бы сделала это немедленно, если бы не боялась, что кто-нибудь найдет ее среди мусора; а если сожгу, Микеле и дети почувствуют запах гари. А еще могут застать меня за сожжением, и мне нечего будет им сказать. Я уничтожу ее, как только смогу: в воскресенье.

Поведение Миреллы дошло до того, что мне нужно написать об этом в последний раз, выпустить пар. Микеле и Риккардо уже легли, они спят. Они могут спать, несмотря на то, что произошло. Я закрылась в ванной комнате и пишу, замерзая, в раздражении. Сегодня вечером Мирелла попросила у меня ключи от дома, сказав, что идет в кинематограф со своей подругой Джованной и ее братом. В час ночи она все еще не вернулась. Обеспокоенная, я позвонила Джованне домой и всех разбудила. Ее мать ответила, что Джованна спит и вовсе никуда не ходила. Тем временем сама Джованна, разбуженная телефонными звонками, подбежала, пытаясь вырвать трубку у нее из рук. Я слышала, как она говорит шепотом, запыхавшись. Мать сказала мне: «Джованна здесь, она говорит, они действительно договаривались пойти вместе, потом все сорвалось, и Мирелла пошла в другой компании. Но вы ее не слушайте, синьора, это наверняка неправда». Я поблагодарила и, вешая трубку, почувствовала, что бледнею. Я подбежала к окну: ничего. Тогда я отправилась будить Риккардо, а потом Микеле. Мы втроем выглянули в окно, дул холодный ветер. Вскоре у парадной двери остановилась машина, большая серая машина; я видела, как Мирелла выходит из нее, потом оборачивается к автомобилю и прощается любезным жестом. Я бы хотела рассмотреть, кто ее подвез, спустилась бы вниз, не будь я в халате, так что попросила Риккардо: «Спустись ты», но он тут же сказал: «Это „Альфа“ Кантони». Машина уже отъезжала. Я спросила его, кто это. Риккардо ответил: «Ему тридцать четыре».

Мирелла открыла дверь с осторожностью; увидев всех нас на ногах, в халатах, на пороге столовой, она на мгновение замерла в нерешительности, словно хотела сбежать, потом двинулась вперед; она была немного бледна и улыбалась, пытаясь казаться раскованной. «Добрый вечер, – сказала она. – Я припозднилась, не стоило ждать меня и не ложиться…» Она пошла в нашу сторону, подошла к отцу, чтобы поприветствовать его поцелуем, как и всегда, но все это время смотрела на меня. «Послушай, Мирелла, – серьезно сказала я, заставляя себя сохранять спокойствие, – мы звонили Джованне. Так что давай без врак. Где ты была?» Она презрительно швырнула ключи на обеденный стол. Потом сказала: «Вы сами виноваты, это вы вынуждаете меня говорить неправду». Микеле иронично заметил: «Мы? Вот это новость!» Она же настаивала: «Да, вы. Так не бывает, чтобы я, в моем возрасте, не могла хоть раз сходить куда-то вечером одна. Или с братом. Это смехотворно, я становлюсь посмешищем. Риккардо прекрасно знает, что многие другие девушки…» Брат резко прервал ее, говоря, что ни в жизнь не позволит своей сестре делать то, что делают многие другие девушки. «Ты мне не позволишь? Ты-то тут причем? В крайнем случае, меня можно принудить слушаться отца. А ты…» Микеле хотел вмешаться, но я знаю характер Миреллы и побоялась, что будет только хуже, поэтому попросила оставить нас с ней наедине.