Дней июньских щедрая награда —
Долгая вечерняя прохлада.
Город спит, хотя ещё светло.
Берег Иртыша, улыбки, хохот,
Заводской далёкий дым и грохот,
Ветреное летнее тепло.
В переулках делается тише.
Яблочный закат лежит на крышах,
И хмельна густая темень рощ.
Ангелы, которых мы вспугнули,
В синеву взмывают, словно пули,
И летит черёмуховый дождь.
Вот теперь, в черемуховой вьюге,
О тебе, Настёна, о подруге,
Речь я издалёка заведу.
Не суди меня, подруга, строго, —
Даже если я скажу немного,
Может, очень далеко зайду…
Речи о тебе вести непросто.
Эта тема только мне по росту, —
Ты уж не мешай, не прекословь.
Вижу я, как ветрено и зыбко
В уголках у губ дрожит улыбка
И лукаво изогнулась бровь.
Целый год, – а это, друг, немало, —
Мы корпели вместе над журналом.
Сух и глух литературный дух…
У меня, не правившего строки,
До сих пор горят румянцем щёки
От твоих весёлых оплеух.
Дикая моя филологиня,
Слушаю тебя я, как разиня,
Строфикой банальною греша.
Я, как царь Кощей, над рифмой чахну,
Но порой, измученный, как ахну —
До чего же, стерва, хороша!
Хороша, как молния шальная,
Хороша, как исповедь хмельная,
Глаз суровых тьмою и огнём.
Хороша, как слепнущие звёзды,
Хороша, как этот пьяный воздух,
Выносящий мозг одним глотком!
Не смотри, родная, лоб нахмурив.
Может, ты сочтёшь, что балагурю,
Только знаешь, – это всё всерьёз.
По твоей улыбке вниз стекаю,
Контур ветра ясно ощущаю
По движению твоих волос.
Был я князем – стал отныне нищим.
Ветер твой гудит над пепелищем.
Отчего с тобой мне повезло?
Медленно вышёптывает ветер
Эту поступь, легче всех на свете,
Этих пальцев смуглое тепло!
Отчего милы мне, хоть и грубы,
Нежно обзывающие губы,
Теплота зарозовевших щёк?
Ничего я, милая, не скрою:
Просто я, наверно, был с тобою
В дни, когда нас не было ещё!
Стали мне дороже эти речи,
Эти руки смуглые и плечи,
Эта россыпь шуток по судьбе…
Будь твой взгляд ещё стократ суровей —
Капля света в капле тёплой крови
Будет вечно помнить о тебе!
Этот вечер выдался на славу!
Ямки на щеках дрожат лукаво…
Я от этих ямок во хмелю.
Я сейчас, – но это между нами, —
Вижу не глазами, а губами,
Очень ясно вижу, что – люблю.
Ты молчи, молчи, не возражай мне!
Чувство хорошо, когда бескрайне,
За него тогда я всё отдам!
Милое чудовище, Настасья,
Дай мне только прикоснуться к счастью,
К смуглым и обветренным щекам!
Это чувство вечно – вот досада!
Снова нет с ним никакого сладу,
Снова буйна и упряма кровь…
Нет ему конца и нету краю…
Я сто раз его, как храм, взрываю,
Но он восстаёт из праха вновь!
Много раз, к высоким чувствам строгий,
Я нырял в лирические строки,
Измерял собой их глубину…
Может, позабыть тебя и легче…
Только вечность после нашей встречи
Стала глубже – на тебя одну!
Может, кто-то – там, на белой туче, —
Мне послал сей стих, как дождь летучий,
Чтоб в него я окунулся вновь,
Чтобы полнокровно, полновесно
Забродило песнею чудесной
Небо, опрокинутое в кровь?
Всё, что было, всё, чего не стало, —
Всё июньским ливнем отблистало.
Слаще мёда стала даже боль.
Время лечит, раны – отболели!
Сладкой истиной в весёлом теле
Нынче напоить меня изволь.
Я такой любви хотел, – до гроба,
Чтоб – до слёз, до крови, до озноба,
Чтобы всё – взаправду, всё – всерьёз,
Чтоб горела в небесах над нами,
Встречами, разлуками, путями —
Вкрадчивая соль сибирских звёзд…
Строго смотришь ты – и я смолкаю…
Ожиданью нет конца и краю,
И в крови сожжённой – только тишь…
