Поскольку большая часть моих денег уходит на учебу, крошечная комнатка в довольно сомнительном жилом комплексе – лучшее, что я могу себе позволить. И все же, поднимаясь по лестнице на второй этаж, где проживаю, я похлопываю по перилам с чувством, похожим на облегчение и спокойствие.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я сбежала из дома приемной матери, как только смогла. Я устала от того, что мне не давали спать по ночам, устала слушать, как она трахается с тем, кто может заплатить, а потом терпеть перепады ее настроения в течение дня. Она живет в маленьком домике недалеко от Восьмой мили, и хотя она все еще пытается втянуть меня обратно в свою жизнь, у меня теперь есть место, куда я могу сбежать.
Место, которое принадлежит только мне.
Закрывшись на засов, я бросаю сумку на скрипучую старую двуспальную кровать в своей комнате, а затем раздеваюсь и направляюсь в душ.
Трубы гремят и лязгают, когда вода начинает литься вниз, и я с благодарностью вздыхаю – это одна из тех ночей, когда водонагреватель решил нормально поработать. Душ мне очень нужен после такого тяжелого дня.
Обычно мне достаточно быстро помыться, чтобы расслабиться после занятий, но сегодня труднее чувствовать себя чистой. Я провожу под струей еще немного времени, затем выхожу и надеваю свою самую мягкую пижаму, а потом уютно сворачиваюсь на диване, чтобы сделать домашнее задание и посмотреть шоу по благоустройству дома.
И все же, как бы я ни старалась погрузиться в свои обычные дела, я не могу перестать мысленно возвращаться к сделке, которую заключила с Карлом. Во мне борются нервоз, стыд и надежда.
В это же время на следующей неделе я буду на десять тысяч долларов богаче.
Но больше не буду девственницей.
– О боже! Черт! Да! Вот так! Трахни меня сильнее, папочка, пожалуйста!
Я закатываю глаза, но даю сучке передо мной то, чего она так хочет, врезаясь в нее с такой силой, что мой таз ударяется о ее задницу. Каждое движение погружает меня по самые яйца, и я сжимаю ее бедра так сильно, что на них остаются синяки.
Она склонилась над кроватью, верхняя часть ее тела растянута на матрасе, ступни на полу, ноги раздвинуты, бедра покачиваются.
Я не помню имени девушки, мне не нравится ее лицо, поэтому я и трахаю ее вот так. На ее лице слишком много всего. Отвратительно яркий макияж, да и вообще все в ней кажется охренеть каким фальшивым: от обесцвеченных волос с темными корнями до сисек, похожих на шары для боулинга. Ненавижу это дерьмо. Но киска у нее достаточно тугая. И пусть ее крики и стоны такие же ненастоящие, как и все остальное в ней, я чувствую, как яйца напрягаются, и знаю, что скоро кончу в нее.
– Ох черт! – стонет она. – Да, сука, да! О, как же ты хорош!
Эта хрень будто прямиком из порно, и даже не очень хорошего. Ее крики – явный перебор, и слушать ее высокий, с придыханием голос безумно бесит.
Я меняю угол и резко вхожу в нее, ударяя в нужное место, отчего ее стоны из притворных превращаются в настоящие. Они перестают быть стонами, становясь больше похожими на писк и хныканье; дерьмовый монолог, наконец, заканчивается. Она стонет так, словно ей больно, пока я с очередным резким движением заставляю ее принимать каждый чертов дюйм. Я опускаю взгляд и наблюдаю за тем, как вхожу и выхожу из нее. Мой покрытый татуировками член снова и снова растягивает ее стенки, презерватив блестит от ее соков.
