Девочка спрашивает меня, нужно ли убеждать маму в «правде»? Нужно ли настаивать на каких-то срочных действиях, нужно ли влиять на ее настрой?
– Знаю одно – надо дать возможность прожить все, как есть. Это самый роскошный подарок, который близкие смогут сделать. И себе дать такую возможность. Просто взять и позволить.
Стремление куда-то бежать и срочно что-то делать. Влиять, убеждать, настаивать, упорствовать, уверять, приводить примеры. Это все на первом этапе – щиты. Потому что очень страшно. И очень больно. И вот этим «влиять и менять» мы склонны защищаться. И не позволить себе глубинных проявлений. Это большая ложь. Она потянет кучу маленьких. И так далее.
– А о чем говорить можно? Вот с Вами можно говорить о диагнозе, да и обо всем… А с мамой – не уверена.
– Не говори о диагнозе, не говори о болезни. Говори о том, что чувствуешь. Пытайся озвучить, что чувствует мама и спроси у нее – так ли? Не жди, что сразу «угадаешь», или она прорвется эмоциями, или в принципе захочет говорить. Нужно время.
Знаешь, в этом всем самое паршивое на первых порах от близких и друзей услышать, что все будет «зашибись». И еще узнать миллион сто тридцать семь вдохновляющих примеров про то, как люди заболели и вылечились. У каждого в мозгу будет стоять жесткий блок: «У меня другое и мне плохо».
Лучше, если бы кто-то умел спросить в нужный момент: «Насколько все плохо?». Лучше, если бы в ответ на твое сообщение кто-то сказал: «Это жесть. Это не про тебя. Мне больно.»
О чем можно говорить? О жизни, о ерунде, чуть-чуть о том, что дальше. Но в контексте обыденности.
«Надо летом побольше огурцов таких законсервировать». И это все не с целью отвлечь или переключить внимание – его не переключишь. Это так, в проброс, доставая банку с полки.
Или вот: «Слушай, там распродажа остатков коллекции летних шлепок, может возьмем? Чтобы на море съездить… Ты же поедешь на море силы набирать…».
Можно делиться, можно обсуждать, можно аккуратно доносить то, что снаружи, если надо будет находиться в больнице.
Про что это? Про жизнь однозначно. Да, кажется, что круг замкнулся, жизнь окончена. Или вот та, прежняя, закончилась, а какая будет – не хочется знать. И поначалу это реально будоражит до ненависти. К тем, кто может также обыденно что-то продолжать. К тому, что все продолжает течь, а тебя уже как бы слегка нет здесь. И даже истории про то, как у кого-то изменилось восприятие и события после выздоровления. У меня это вызывало буйную ярость. Я просто ничего не хотела про это знать. Каждое такое слово резало как острый меч. Даже помню компьютер чуть не разбила, когда такая история попалась.
Еще про то, что бесит, и слишком очевидно. Тебя пытаются переключить, развлечь и выглядит это все натянуто и нелепо. «Ну, не будем про плохое… Давайте вот про редкие исчезающие виды белых морских тюленей – представляете, их обнаружили в Антарктиде! Целых два!»
Знакомые будут действовать по принципу «В доме повешенного не говорят о веревке», и некоторое время обрываться на полуслове в историях про онкологию, про чьи-то уходы. Либо противоположно – настойчиво и бестактно «рубить с плеча» правду-матку с назиданием. Мол, да, тот-то боролся-боролся, да не помогло, все от курения (от экологии, от жратвы, из-за жены/любовницы/тещи/начальника/правительства/Путина).
Я заявляю от лица диагностированного:
нам не надо про исчезающих тюленей. Вот так чтобы нарочито.
