Зарево. Пекло - страница 12



Почему Льюис позволяет себе обращаться к Михаэлю "Миха" я спросить не рискнула; но все же собрала волю в кулак и решилась узнать, откуда у Нормана взялся шрам, рассекающий правую бровь.

Оказалось, случилось это примерно во время первой годовщины Роудеза, как горгоновца: был очередной выезд в горячую точку (подробности мне, конечно, не рассказывали; старались избегать конкретики, и в основном рассказ не выходил за пределы главных действующих лиц, но по проскальзывающим описаниям местности и климата, а также соотнося этот рассказ с историей появления фирменной Нормановской фляжки, можно было понять: боевые действия велись на территории Холодного штиля). Ближе к ночи, противник "Горгоны" внезапно пошел в самоубийственную и безрассудную атаку. Горгоновцев отбросили от командного пункта, где оставалось два укрепленных взвода государственной армии, и оттеснили к руинам древнего города. Сара живописно рассказывала, как в ночи от выстрелов и взрывов вздымалась земля и песок, и полуразрушенные колонны и стены дрожали. "Артиллерии было так много, что беспросветной до обстрела ночью стало светло, как днем". А потом недалеко от Нормана подорвали грузовик со снарядами. Ударной волной его отбросило в сторону, и пара (всего лишь!) обломков задела Роудеза, чудом лишь нанеся раны только средней тяжести. Не меньшим чудом было и то, что мужчина не лишился глаза. Осколок рассек лоб, бровь, немного щеку. Нормана, почти без сознания, всего в кровище, вытаскивали из-под прямого огня Карани с Льюисом. Когда Роудез пришел в норму, то обнаружил шрам, разрывающий бровь и тянущийся еще выше сантиметра на три. Сейчас, конечно, он стал менее выраженным, но бровь так и осталась поделенной – такая мелочь, по сравнению с тем, что горгоновец мог не просто потерять глаз, но погибнуть.

– Так знаешь, как меня утешала Сара, когда у меня вся рожа в кровище была? – возмущался Норман, – "не переживай, солнышко, если что, я научу тебя рисовать брови"! – Сара прыснула со смеха, пытаясь тут же принять серьезное выражение лица. Я и сама силилась не заулыбаться. – Охереть не встать! Я уже на тот свет собирался, думал, всё – кабзда! Время помирать, готовьте за упокой! А она меня успокаивала, что шрам небольшим будет! Штеф, ты бы меня тогда видела, меня будто в таз с кровищей опустили, а она про бровь мою думала!

Настроение вновь улучшилось. Возмущения Нормана напрочь отбивали мысли и о машине Марка, и о том, что идти до заправки еще долго.

– У нас было два счастливчика в группе: Норман, который постоянно влипал в передряги, собрал наибольшее количество нелепых ранений, и раз в пару месяцев стандартно оказывался на больничной койке, и… – Стэн, еще секунду назад улыбающийся, болезненно скривился, – Чарльз, – имя тяжело сорвалось с губ Тарэна; он впервые упомянул брата за всё время, – которой ни разу не был ранен.

Стали спускаться по склону. Солнце уже почти не показывалось из-за туч; на улице стояла нестерпимая духота, воздух казался раскаленным, и от каждого вдоха лишь сильнее кружилась голова. Казалось, что мы шли бесконечно. Норман вез тачку то впереди себя, то за собой. Стэн тоже не особо был рад грохочущей "груде металлолома". Вдруг в моей голове мелькнула одна мысль – возможно, она появилась из-за жары, быть может, из-за напряжения, которое продолжало сидеть в ожидании чего-то ужасающего где-то под сердцем и натягивать нервы в тугую струну, – и я еле удержалась, чтобы не засмеяться (опять же, в какой-то лихорадочно-уставшей манере). Под вопросительные взгляды горгоновцев пришлось объясниться.